Рагана

Молодой человек разделал оленя, сложил мясо на волокушу, а шкуру свернул и прикрепил на спину Руки действовали сами по себе, за годы жизни в Приречье они уже лучше разума запомнили, что нужно делать. Стайка птиц, вспугнутая выстрелом, уже рассаживалась обратно, кося на человека черными бусинками глаз. Смерть оленя их не напугала. Просто еще один эпизод в бесконечном цикле гибели и возрождения.

Охотник был уверен, что принял свою судьбу Он сделал выбор – и до сих пор считал его правильным. Но десять весен назад мальчишке, которому только-только исполнилось четырнадцать, и в голову не могло прийти, что его, самого одаренного ученика, просто вышвырнут на улицу и пригрозят смертью, если он хотя бы попробует вернуться. Он восстал против древних обычаев, и те сломали его. Собственная слава и талант затмили юнцу глаза. Сделали слишком самоуверенным. Позволили думать, что его мнение примут в расчет.

Совий усмехнулся и заскользил по подлеску, невидимый и неслышимый, словно лесной дух. Его серо-зеленая одежда сливалась с кустами и стволами, ноги ступали бесшумно, глаза уверенно находили известную лишь ему тропу. Он не заметил, как пролетело время, и вот уже знакомая опушка приветливо засветлела впереди. Охотник вышел из-под низко опущенных еловых ветвей и полной грудью вдохнул сладкий прохладный воздух. Пересечь неширокий луг – и вот он, тын Приречья. Совий подошел к полосе выжженной травы, опоясывающей частокол, и двинулся вдоль него к воротам. Условный стук – и сторож распахнул их, кивнув охотнику. Лицо Бреготы было хмурым, борода воинственно стояла торчком – видно было, что он зол и растерян. Совию даже не надо было заглядывать за спину старому приятелю отца, чтобы догадаться, с кем именно тот схлестнулся ранним утром.

– Как поохотился? – хрипловатый грудной голос прокатился по коже холодком.

Совий незаметно вздрогнул и тут же мысленно влепил себе оплеуху Молча поправил шкуру за спиной и кивнул на волокушу.

– Удачно. А ты, смотрю, тоже на охоту собралась?

Ясмена подошла ближе, с любопытством разглядывая добычу. Присвистнула уважительно, спохватилась и приподняла неизменную корзинку повыше:

– Пока роса не сошла, самое время пособирать кой-какие травки. Но наш доблестный страж выпускать меня не желает. Считает, что я там кого-нибудь сожру за забором, а вам потом обвинения предъявят, – Ясмена округлила зеленые, словно изумруды в венце князя, глаза и рассмеялась собственной шутке. Отбросила косу за спину и прищурилась, задумчиво разглядывая Совия: – Может, хоть ты его вразумишь?

– Не надо со мной ничего делать, ты, ведьма проклятущая! Я тебя и близко не подпущу, а ты, парень, иди своей дорогой и рта не раскрывай! Не пущу! Мне потом с господами дейвасами никакой охоты нет разговаривать, объясняя…

– …Что ведьма снова сбежала от вашего бдительного ока? – подхватил Совий, глядя на Бреготу честными глазами.

– Чего? Опять? Да чтоб тебя навьи сожрали, вот ведь и вправду ведьма! – Брегота в отчаянии хлопнул шапкой оземь и плюнул вслед Ясмене, уже легко бегущей в сторону леса.

Совий смутно подозревал, что она воспользовалась не только отвлекающим маневром, но и ворожбой, однако молчал. И лишь любовался, как просыпающееся солнце окрашивает белую макушку всеми оттенками золота, и думал, что впервые с момента, как оказался в Приречье, хотел бы послушать музыку не ради воспоминаний.

Отец встретил его на пороге. В кузнице уже ревел огонь, плюясь снопами рыжих искр. Совий протянул руку, ловя особо ретивые огоньки на ладонь. Они с возмущенным шипением гасли, оставляя на коже маленькие красные точки. А ведь когда-то все было совершенно иначе.

Бур поздоровался с сыном и одобрительно ухмыльнулся добыче. Охотник из Совия и правда получился отличный – за все это время лишь две зимы они провели без мяса.

В самую первую мальчишка с осени и до весны лежал на печи, не вставая и не произнося ни слова. Бур каждое утро обмазывал прожженные до костей руки холодящей мазью. Менял повязки несколько раз в день. Деревенская знахарка ничем помочь не могла, и Бур все деньги отдавал лекарям, добираясь до них порой сквозь тьму и метель, в которую даже звери по норам прятались. Делал все, лишь бы не пришлось отнимать приемышу руки, лишая его той крупицы надежды, которая поддерживала в нем призрак жизни.

Как будто мало было того, что Бур оставил службу при княжеском дворе, чтобы сдержать слово, данное когда-то кровному отцу Совия, – спасти и защитить.

Только весной, когда из леса запахло березовым соком и живицей, мальчик открыл полуослепшие глаза, глубоко вздохнул и попросил Бура помочь ему выйти на крыльцо. Там он долго сидел, глядя на мир, оказавшийся куда более жестоким, чем мальчик мог представить, и обещал. Молча, про себя, не проронив вслух ни слова. Но тем важнее и тверже были его клятвы. Не предавать себя. Выполнять обещания. Не поднимать руку на невинных.