Рагана

Ему пришлось учиться всему заново – потерянному, без привычного жара под кожей, избалованному, выросшему в семье, стоящей по правую руку от князя. Его учили воинскому делу, но Совий был уверен, что справится и без оружия.

Потому вторую зиму им с Буром тоже пришлось затянуть ремни. Из бывшего воеводы и бывшего дейваса охотники получились не самые лучшие. Их спасла только любовь Бура к кузнечному ремеслу, которое тому пришлось оставить, когда его призвал к себе князь. Буревестник развозил свои изделия по окрестным селам. Снабдил всех приреченцев, но прибыли с того получил немного. Ни у кого, даже у головы, не было столько денег, чтобы по справедливости платить за оружие, что выходило из-под его молота. Впрочем, кузнецу важнее было закрепиться в маленькой глухой волости, нежели набить сундуки звонкой монетой, и потому вместо клинков он принялся ковать серпы, топоры да ободы для бочек. А Совий учился.

И третью зиму они встречали уже с полными бочками мяса и в полушубках из волчьих шкур.

Названый отец часто пытался показать ему, что жизнь в деревне, спокойная и размеренная, ничуть не хуже пестрой городской суеты. Она просто иная. Ровная и могучая, как речное течение. С мелкими завихрениями и водоворотами людских страстей. С глубокими омутами душ. С яркими солнечными бликами девичьих улыбок на поверхности. Бур был уверен: главное, что их отпустили живыми и не стали преследовать. Все остальное – неважно.

Поначалу Совий отмалчивался. Потом спорил, пытаясь доказать Буру, что тот в своей жизни, кроме ратного дела, ничего не видел, а он, Совий, такие чудеса встречал, что Приречье – песчинка малая по сравнению с ними. Бур качал головой и советовал оглядеться по сторонам, но Совий его не слушал. Его душа умерла, а по земле ходила лишь пустая оболочка. Будто его собственный огонь выжег его дотла.

Так было, пока не пришла она.

Совий поймал себя на том, что то и дело подходит к калитке и словно ненароком смотрит в сторону ворот, ожидая, когда покажется белоголовая невысокая фигурка. Наверняка он услышит ругань Бреготы, а может, и ее ответ разберет – смысл не важен, только бархатное звучание, словно гладящее по щеке. Когда он впервые встретился с новой знахаркой Приречья, то поначалу толком и не разглядел ее – такой она казалась обычной, даже со своими белыми волосами. Но голос – он словно принадлежал не ей. Был слишком богатым и сочным для такой серой мышки. Этот голос пробудил в нем то сокрытое, что, как он считал, давно уже умерло, превратилось в пепел, да и тот остыл. Но оказалось, что нет. Не смогли старые колдуны полностью задушить его огненную суть. И в ответ на звучание беловолосой знахарки она снова пробудилась.

Когда Бур заставил его сесть и строго, цепко держа взгляд, объяснил, что девушка – рагана, Совий уже знал об этом. Потому и пытался отстраниться, построить грубостью стену между нею и собой. Из страха, что ему показалось и сила не вернулась. Из страха, что о его восстановлении как-то узнают другие дейвасы и отберут у него эту крошечную искру. Но сильнее всего – из страха, что он выдаст Ясмену другим огненосцам и они заберут ее туда, откуда ни одна рагана не вернулась, – в Школу Дейва.

Когда Бур согласился позвать Ясмену стать приреченской знахаркой, он не мог знать – откуда, ведь он не огненосец, – как именно реагирует сила дейвасов на присутствие незамужней раганы. Зато Совий знал. И теперь разрывался между жаждой прикоснуться к ней и желанием разозлить, обидеть, испугать – сделать все, чтобы она ушла. Исчезла, не оставив и следа. Забрала своего дурного коня и отправилась туда, где ее не достанет огненная ворожба.

Туда, где она будет в безопасности.

Но девушка, словно насмехаясь над его страхами, не исчезла и не озлилась, а прочно обжилась в Приречье, несмотря на колкий нрав и острый язык. Вошла в обросший мхом домишко и осталась там, словно всегда жила в этих стенах.

Совий же с каждым днем все меньше готов был ее отпустить.

Охотник прикрыл глаза и уперся затылком в теплое от солнца дерево. Лучики скользили по его лицу, щекоча ресницы и грея губы, и он представил на мгновение, что это рагана касается его, как тогда, в соловьиную ночь, когда он застал ее на своем месте, с которого любил наблюдать за Черницей и ее неспешным бегом между красноватых глинистых берегов.

В тот день Совий отправился к реке после очередного спора с Буром. Ему надо было проветрить голову. В сердцах он наговорил названому отцу много глупостей, о которых уже жалел. Но идти на попятную было слишком рано. Обоим нужно остыть, подумать еще раз и признать, что некоторые вещи не избыть простым «извини». Бур хотел, чтобы Совий смирился, вот только охотник понимал, что этого не случится. Особенно теперь, когда появление раганы пробудило в нем силу, которую он считал мертвой.

Совий так и не рассказал Буру, что сумел почувствовать эту слабую искру.