Рагу из тролля

Рован вздрогнул, обернулся на голос, поклонился торопливо. И правда, Черная Дама! Донну с ног до головы закрывало плотное кружево траурной вуали, и различить, что там под ним было совершенно невозможно, как невозможно было понять, стара или молода хозяйка замка, красива или уродлива.

Черная дама подплыла к креслу, села в него. Матово сверкнул высокий, острый гребень, удерживающий кружево на голове.

— Так это ты будешь Рован Сладкоголосый, ученик Тори Прекрасного, игравший вчера в «Жирной устрице» кантату «Бегущий ручей»?

— Госпожа хорошо осведомлена.

Из-под вуали послышался тихий смешок.

— О, да. Я знаю все, что происходит в «Видках» и окрестностях. Знаю, сколько утром поймали рыбы, кому изменяет жена, кто болен, кто умер, кто родился. Знаю я и про новую беду.

— Это про тролля? — проявил сообразительность певец, переминаясь с ноги на ногу, и чувствуя себя неуютно перед этим кружевным коконом. Пожалуй, все же что-то есть в страшных рассказах, которыми баловались жители Видков вечерами в «Жирной устрице». Как знать, вдруг сорвет она сейчас вуаль, а под ней ужас ужасный! Всякое, знаете ли, может быть.

— Про него. Через мост проходит единственная дорога мимо Видков на столицу. Не прогоним тролля — зачахнут Видки. Поэтому, хочу я, Рован Сладкоголосый, нанять тебя, чтобы ты убил тролля.

— Я?!

Побледневший певец рванул завязки плаща, чувствуя, что дышать становится нечем.

— Ты.

— Но благородная донна, какой из меня убийца тролля? Я в жизни никого не убивал, даже когда курицам головы рубили — отворачивался! Помилуйте, не смогу я! Он же нечисть. Тут рыцари нужны в доспехах, инквизиторы с молитвами, ну может и без молитв, но один я точно не справлюсь! Да я тяжелее лютни ничего в руках не держал.

Но дама была непреклонна.

— Вот лютня тебе и поможет.

Уязвленный до глубины души, певец прижал к груди свое единственное сокровище.

— Если вы, благородная донна, полагаете, что я этим прекрасным инструментом буду вульгарно дубасить по голове какого-то вонючего тролля…

Из-под черной вуали послышался вздох, в который уместилась вся скорбь мира.

— Вас что, в столицах ваших нечему не учат? Не надо вульгарно дубасить. Надо сыграть его песню. Тролли поют на рассвете.

Рован, хотя и прозванный монной Перл Крепкоголовым, почувствовал, что голова его идет кругом, не вмещая всего услышанного.

Тролли. Поют. На рассвете.

— Я представляю себе эти голоса, — убито прошептал он.

— Лучше не представляй. Хотя, каждый поет, как может, не так ли? Так вот, убить тролля можно, достаточно исполнить его песню задом наперед. Если сделать это без ошибки, тролль окаменеет. А может быть, рассыплется в пыль или сгорит, не знаю. До сих пор это никому не удавалось.

— А если с ошибкой? Ну, предположим, ошибся я с одной нотой, с кем не бывает…

Черная дама покачала головой.

— Тролли очень трепетно относятся к своему пению. Так оскорбить его в лучших чувствах, это подписать себе смертный приговор, Рован Сладкоголосый.

— Ну, надо же…

— Я заплачу. Двести золотых монет, певец. Этого тебе хватит, чтобы два года кутить в лучших трактирах Белогарды, или купить себе дом где-нибудь поближе к морю, может даже с собственным виноградником.

— Триста, — услышал свой голос Рован, и тут же обругал себя нехорошими словами, которые при женщинах и вспоминать-то не след. Но уж очень недурно было бы и правда купить лет через несколько домик у моря, складывать песни не за деньги, а для души. А вечерами попивать вино собственной лозы.

— Хорошо, триста, — согласилась Черная Дама. Из-под вуали показалась рука, весьма приятная на вид, в ладони соблазнительно круглился кошель. — Двести сейчас и сто после окончания дела. И не вздумай бежать, Рован Сладкоголосый. От меня еще никто не сбегал.

Сбежать. Сказать по правде, такая мыслишка крутилась в голове у певца. Не слишком это красиво, конечно, бросать благородную даму в беде, да еще после того, как она тебе заплатила. Но все же Рован, хотя не относил себя к людям отменно храбрым, понятия о чести имел. Хотя бы потому, что его отец был не кто-то, а дон Пьерре де Люц. Правда, кроме этого Рован о нем ничего не знал, потому что матушка его была не донной, а прачкой в замке донна Пьерре. Но все равно, голубая кровь не водица. Пусть и текла она в его венах наполовину разбавленной красной кровью веселой прачки. Так что неблагородно это, бросать даму в беде, да и Видки жалко, хорошее место, и люди хорошие. Уж в этом странствующий певец разбирался. С другой стороны… Рован тоскливо погладил бок лютни. С другой стороны, как же жить-то хочется!

— А могу я отказаться?

Рован поедал взглядом кошелек, но не спешил его принимать.

— Боюсь, что нет, — любезно ответила Черная Дама. — Поймите, милейший, ничего личного, но я должна думать о своих людях. Лио вы попытаетесь, либо я посажу вас на цепь в подвале замка на всю вашу оставшуюся жизнь. Правда, длинной она не будет, замок стар, и в дожди подвал затопляет. Но выбирать, конечно, вам.