Рай и ад. Великая сага. Книга 3

– Да больше и сказать-то нечего, сэр. Мой младший брат, Том значит, он ведь отказался от контрака-то с мистером Вудвиллом. Боялся очень, но отказался, полковник Манро в Чарльстоне-то втолковал ему, что контрак плохой. В этом контраке написано было, что Тому вообще никуда с фермы уходить-то нельзя без разрешения старины Вудвилла. А еще что вежливым всегда надо быть и хозяина уважать, а то не заплатят ничего. И что собак нельзя держать. А он охотиться любил. Двух псов хороших держал.

Чем больше Стаут слушал, тем больше мрачнел. Один за другим свидетели говорили об оскорбительных рабочих контрактах, составленных южными фермерами, которые хотели, чтобы их по-прежнему называли хозяевами. Стаут возлагал часть вины на невежество, взращенное изолированностью Юга. Люди вроде того, кто пытался подсунуть подобный договор убитому, выросли в аграрной системе, основанной на унижении, страхе и цепях. Скорее всего, им даже в голову не пришло, что может быть по-другому, поэтому они и продолжали составлять эти унизительные, кабальные договоры.

Свидетель пристально смотрел на Стивенса.

– Продолжайте, сэр, если можете, – мягко подтолкнул его Стивенс.

– Ну вот, значит. Как я говорил, полковник тот, он Тому-то моему не велел контрак подписывать. На следующий день Том, когда вернулся, пошел к старому мистеру Вудвиллу и все ему выложил. Вечером Том на ужин к нам заходил, последний раз я его тогда и видел. Рассказывал, что Вудвилл очень сильно ругался. А через два дня нашли Тома… – голос свидетеля надломился, – мертвым нашли.

Негр заплакал, и сидевший рядом Орфа Манро положил руку ему на плечо.

– Запишите четко и ясно, – обратился Стивенс к секретарю, – что убийство произошло вследствие отказа того человека, Тома, работать на условиях, предполагавших настоящее рабство.

– Прошу прощения у моего коллеги. – Сенатор из Мэриленда Реверди Джонсон раздраженно взмахнул пером. – Я сочувствую потере этого джентльмена. Но он не привел никаких доказательств того, что эти два события действительно связаны между собой.

Стаут яростно уставился на демократа, у этого именитого политика была солидная репутация, но он постоянно противоречил комитету.

Стивенс тоже выглядел разгневанным.

– Хотите, чтобы ваши слова занесли в протокол, сенатор? – спросил он.

– Да, сэр, хочу.

– Пусть это будет записано, – кивнул Стивенс.

– Благодарю джентльмена из Пенсильвании, – сказал Джонсон, удовлетворенный и явно довольный.

Ничего страшного, подумал Стаут, сдерживая гнев. Они со Стивенсом и ядро республиканцев-идеалистов в конгрессе были уже счастливы тем, чего достигли расследования их комитета. Чернокожие свидетели и служащие бюро одного штата за другим рассказывали истории о физических и юридических издевательствах над бывшими рабами, хотя президент продолжал твердить, что конгресс не имеет права вмешиваться.

Впрочем, портной из Теннесси находился в невыгодном положении, в то время как на руку республиканцам играли несчастья вроде погрома в Мемфисе. На случай если суд признает билль о гражданских правах неконституционным, комитет уже готовил Четырнадцатую поправку, которая бы вновь повторила самые существенные его пункты – полные права граждан для чернокожих, а также сокращение количества представителей в конгресс для любого штата, если на выборах таких представителей там будет отказано в праве голоса пропорциональному числу жителей мужского пола, достигших двадцати одного года.

Объединенный комитет по реконструкции должен был скоро представить свой доклад, который, без сомнения, вынудит сосредоточиться на усилиях Юга ограничить свободу незаконными средствами, особенно с помощью «черных кодексов». Доклад предложит обширные свидетельства такой деятельности и еще раз подтвердит власть конгресса. Если даже это окончательно не подорвет репутацию Джонсона в глазах общественности, Стаут и его товарищи-радикалы подготовят второй билль о правах бывших рабов, чтобы продлить работу Бюро по делам освобожденных. И пусть Джонсон снова наложит вето, они все равно возьмут верх. Армия свободы уже выступила в поход, и Стаут был одним из ее командиров.

Пожилой свидетель снова потерял самообладание. Он рыдал, несмотря на все попытки Манро успокоить его. Стивенс вышел из-за стола. Стаут встал. Они переглянулись, Стивенс подошел к свидетелю и с состраданием положил руку ему на плечо.

Сенатор Джонсон смотрел на эту сцену осуждающе. Репортеры, сидящие поодаль, торопливо скрипели перьями по бумаге. Хорошо, подумал Стаут, направляясь к двери. Завтра утром в дружественных им газетах обязательно напишут, что Стивенс, а значит, и все республиканцы продолжают сочувствовать угнетенным неграм.

Июль 1866-го. На этот раз Новый Орлеан. «Курьер» пишет, убито не менее двухсот человек.