Рай. Потерянный рай. Возвращенный рай

И Михаил сказал: «Да, смерть ты видел
В том образе, в котором в первый раз
Она постигнет в мире человека.
Но образы ее многоразличны,
И многие различные пути
В ее приводят мрачное жилище.
Но более ужасен вид ее
По внешности, чем внутренняя сущность.
Одни умрут от грубого насилья,
Как видел ты; другие от огня,
От голода умрут, от утопленья;
Но все ж гораздо большее число
Безумная погубит невоздержность
В еде или питье; причина эта
Болезней страшных много породит.
Чтоб ты их знал, я покажу наглядно
Тебе толпу уродливую их,
И ты увидишь, как, начавшись с Евы,
Несчастье это будет вас губить».

И вот явилось быстро перед взором
Адама место мрачное, дом мук,
Как бы больница, где во всех болезнях
Страдальцев сотни корчились –  то в спазмах
Мучительных, то в судорогах страшных,
То в агонии сердца, в лихорадках,
Конвульсиях, в падучей, в воспаленьях,
В кишечных язвах, коликах жестоких,
То в бешенстве свирепом, то в тупой,
Недвижной меланхолии, в маразме,
В безумном лунатизме, в истощеньи,
В терзаньях всевозможнейших зараз,
В водянке, астме, тяжком ревматизме;
Ужасны были их движенья, тяжки
Их стоны; их отчаянье влекло
От ложа к ложу, жалких, изнуренных;
И, торжествуя, Смерть свое копье
Над ними колебала, отлагая
Удар свой, хоть они ее к себе
И звали, как надежду и утеху.
Ужасен был их вид; его снести
Могло б без слез лишь каменное сердце;
Адам не удержался и рыдал,
Хоть не рожден был женщиной; что было
В нем лучшего, прониклось состраданьем
И вылилось в слезах, пока, сдержась,
Он не вернулся к мужественным мыслям.
Хотя с трудом он находил слова
Для выраженья чувств, он молвил скорбно:

«О, жалкий человеческий наш род!
Как низко пал ты, до каких несчастий
Дойти ты должен! Для чего нам жизнь,
Когда ее так грубо отнимают?
И для чего такая нам судьба?
Когда б мы знали, что мы получаем,
Мы жизни дар отвергли бы иль скоро
Просить бы стали взять его у нас
И отпустить нас с миром. Образ Божий
Так дивно, так возвышенно воссоздан
Был в человеке; для чего ж теперь,
Хоть мы и согрешили, он унижен
В страданиях таких невыносимых,
В бесчеловечных муках? Отчего,
Еще отчасти Божие подобье
Имея, не избавлен человек
От этих искажений безобразных,
Хотя бы ради образа Творца?»

И Михаил ответил: «Образ Божий
Покинул их в тот миг, когда они
Унизили его, служа безвольно
Лишь жадности своей неудержимой,
И сами уподобились тому,
Чему служили, –  скотскому пороку,
Впав, по примеру Евы, в тяжкий грех.
Итак, хоть вид их кары безобразен,
Но им не образ Божий искажен,
А собственный их образ, или если
В них сохранился след его, то ими
Он искажен, затем что извратили
Они законы здравые природы,
И по заслугам гнусная болезнь
Постигла их, за то, что не почтили
Они подобья Божия в себе».

«Я вижу, что ты прав, –  сказал Адам. –
Но разве нет других путей, помимо
Терзаний этих страшных, чтоб дойти
До смерти и с родным смешаться прахом?»

«Есть путь такой, –  ответил Михаил. –
Лишь избегай излишества, умерен
Всегда будь в пище и питье, ищи
Лишь сытости, не угожденья чреву.
Тогда ты можешь много лет прожить,
Чтоб наконец, как плод, вполне созревший,
Спокойно в лоно матери упасть;
Тогда легко, без резкости суровой
Рукою смерти сорван будешь ты.
Тот поздний возраст старостью зовется.
Но для того утратить должен ты
И молодость, и красоту, и силу,
Увянешь, станешь телом слаб и сед,
И чувства все твои тупыми станут,
Утратишь к удовольствиям весь вкус
И юности веселую всю бодрость,
Надеждами питавшую тебя,
И холод грусти в кровь твою вселится,
И будет ею дух подавлен твой,
И наконец бальзам иссякнет жизни».

Ему наш предок отвечал: «Итак,
Не буду я ни убегать от смерти,
Ни тщиться жизнь свою продлить; хочу
Я только одного: путем легчайшим
Сложить с себя то горестное бремя,
Которое я вынужден нести
До дня, определенного судьбою,
И буду терпеливо ожидать
Дня разрушенья моего». Архангел
Ему ответил: «Жизни не люби
И не питай к ней ненависти также,
Но праведно живи, пока живешь
Тот срок, который Небо позволяет.
Теперь иное видеть будь готов».

Адам взглянул, и перед ним открылась
Широкая равнина, а на ней
Шатры цветов различных[198]; между ними
Паслись стада; из некоторых слышен
Был мелодичный инструментов звук –
Арф и органов, –  и виднелись также
Игравшие на них. Прикосновенье
Перстов их легких порождало тоны
Высокие и низкие, и стройно
Они, сплетаясь, составляли фугу.
Поодаль некий человек стоял
Пред горном и работал: сплавил вместе
Две глыбы меди и железа он
(Которые нашлись, когда случайно
Огонь сожег леса долин иль гор,
Открыл земные жилы и, расплавив,
Погнал поток горячий в пасть пещер;
Иль вымыты они водою были);
Затем наполнил жидкою рудой
Заране приготовленные формы
И разные орудья изготовил,
А с помощью орудий этих –  все,
Что можно из расплавленных металлов
В различных формах сделать иль сковать.
Затем спустились к ним другие люди
С соседних возвышавшихся холмов,
Где были их жилища. Их наружность
Была пристойна; добрыми они
Казалися, способными чтить Бога
И явные Создателя дела
И охранять все то, что человеку
Дает свободу и желанный мир.
Недолго те пришельцы по равнине
Одни ходили; вскоре из шатров
Явился пышный хор красивых женщин
В роскошных ожерельях и нарядах,
При звуках арф, с любовной песнью сладкой
Танцуя, к ним приблизились они.
Мужчины, хоть серьезными казались,
На них смотрели; взоры их вокруг
Блуждали; наконец, любовной сетью
Охвачены, все стали выбирать
Подруг себе, каких кому хотелось,
И о любви беседа их пошла,
Пока звезда вечерняя, как вестник
Любви, не появилась; с жаром все
Зажгли свой брачный факел и призвали
Впервые Гименея, бога брака,
И огласились пестрые шатры
Все музыкой и шумным брачным пиром.
Веселым этим зрелищем любви
И юности прекрасной, звучным пеньем,
Гирляндами цветов –  пленилось сердце
Адама: от природы склонен был
К веселью он и так с отрадой молвил:

«Благословенный Ангел, мне открывший
Глаза! Гораздо лучше этот вид
И больше мне сулит надежд отрадных,
Чем два виденья первые, где злоба
И смерть и хуже смерти злые муки
Царили; здесь же, кажется, достигла
Природа целей всех своих вполне».

Но Михаил ответил: «По веселью
Ты не суди о лучшем, хоть с природой
Оно тебе и кажется согласным.
Для высшей цели, чистой и святой,
Ты создан: для того и Божий образ
Имеешь ты. Веселые шатры,
Которые ты видел здесь, –  жилище
Порока: в тех шатрах живет потомство
Того, кто брата своего убил.
Они весьма прилежны в тех искусствах,
Что украшают жизнь; изобретать
Различные они умеют вещи,
Но о своем не думают Творце,
Хоть дух Его всему их научает;
Даров Его они не признают.
Но красотой их племя от природы
Одарено; ты видел этих женщин:
Подобные богиням, так прекрасны,
Так ласковы, так веселы они,
Но лишены всего добра, в котором
Честь женщины и слава состоит, –
Семейности, хозяйственности честной;
Они на то лишь рождены и так
Воспитаны, чтоб страсти похотливой
Служить, чтоб только петь и танцевать,
Чтоб щеголять, болтать, играть глазами.
Знакомясь с ними, трезвые те люди,
Жив прежде в вере твердой и простой –
За что сынами Божьими их звали, –
Утратят добродетель всю свою
И славу ради взоров и улыбок
Безбожниц тех прекрасных; будут плавать
Они в блаженстве до поры, когда
Все вместе поплывут в безбрежном море;
Они смеяться будут, но заплатит
Мир долгими слезами за тот смех».

Адам, недолгой радости лишенный,
Воскликнул: «Что за жалость, что за стыд,
Что те, кто прежде так прекрасно жили,
Свернули на превратные пути
И ослабели вдруг на полдороге!
Увы, я вижу, что причина бед
Для человека все одна и та же:
Источник горя –  женщина всегда!»

«Его источник –  женственная слабость
Мужчины, –  строго Ангел отвечал. –
Муж должен лучше сохранять то место,
Какое он имеет по уму
И по природным высшим дарованьям.
Но приготовься новый вид узреть».
Адам взглянул –  и перед ним открылось
Обширное пространство –  города
И села, стены, башни и ворота;
Внутри кишел народ вооруженный,
На лицах всех была гроза войны;
Гиганты это были, с видом смелым;
Часть тешилась оружием своим,
Коней другие гордых укрощали;
Поодиночке или став в ряды,
То пешие, то конные сражались, –
И не одна забава то была.
Вот с грабежа толпа вернулась в город,
Гоня быков прекрасных и коров
С их жирных пастбищ, и стада баранов
Кудрявых, и блеющих их ягнят,
В добычу взятых. Пастухи бежали,
Едва успев спастись; но помощь им
Явилась скоро; загорелась битва
Кровавая; полки с полками бились,
И вскоре поле, где паслись стада,
Покрылось массой трупов и оружьем
Разбросанным, в пустыню превратясь.
Другие тесно город осадили:
Орудья стенобитные, подкопы
И лестницы они пустили в ход;
Со стен враги их злобно защищались,
Кидая копья, дроты, камни, серу
Горящую, –  со всех сторон убийство,
Гигантские и страшные дела.
В других местах по улицам герольды
Несли свои жезлы и созывали
Народ в совет. Вот несколько пришло
Людей седых и важных и воссели
Меж воинов и речи повели;
Но вот меж ними загорелись споры,
Противоречья жаркие, и встал
Муж средних лет[199], который между всеми
Наружностью красивой выдавался,
Стал говорить о зле и о добре,
О правде, справедливости и вере,
О мире и о Божием суде.
И стар и млад ему свистали громко,
Грозя ему насильем, и схватили б,
Когда б внезапно облако, спустись,
Его от глаз озлобленных не скрыло
И прочь из злой толпы не унесло.
Так, всюду там царило лишь насилье
И угнетенье; меч для всей страны
Законом был, и не было спасенья.

Адам, в слезах, печалью удручен,
Спросил руководителя: «Кто эти
Служители усерднейшие смерти?
Возможно ли, чтоб это были –  люди?
Бесчеловечно так распространять
Смерть меж людей и грех того, кто брата
Убил, тысячекратно умножать!
Над кем они убийство совершают,
Как не над братом, –  люди над людьми!
И кто был этот праведник, который,
Когда бы не вмешались Небеса,
За правоту свою нашел бы гибель?»

И Михаил ответил: «То плоды
Неравных этих браков, что ты видел;
Когда добро мешается со злом,
Хотя они друг друга исключают,
То неразумья этого плоды
Чудовищны всегда душой и телом.
Вот из чего гиганты эти все
Произошли –  великой славы люди,
Затем что будет в эти дни везде
Одно считаться славой и геройством:
В сраженьях побеждать и покорять
Народы и с награбленной добычей,
Как можно больше перебив людей.
С триумфом возвращаться; это будет
Верх славы; чтиться будут эти люди
Как други человеческого рода,
Цари, завоеватели и боги,
Сыны богов, хотя вернее было б
Убийцами назвать их, язвой злой.
Вот те пути, какими знаменитость
Приобретаться будет на земле;
А то, что славы истинно достойно,
В безмолвии, в тиши скрываться будет.
Тот муж –  седьмой во племени твоем,
Который, как ты видел, оказался
Один в развратном мире справедливым
И злобу на себя навлек за то,
Что лишь один дерзнул держаться правды,
Хоть ненавистной всем, в своих речах, –
Был Господом причтен к святым; Всевышний,
Укрыв его благоуханной тучей,
Велел коням крылатым вознести
Его на Небо; жить он будет с Богом
В обители высокого блаженства,
Изъят от смерти; в нем тебе пример
Награды за добро; а остальные
Наказаны за прегрешенья будут,
Как это ты сейчас увидишь сам».

Адам взглянул –  и все переменилось.
Утих повсюду медный шум войны,
Все обратилось к играм и забавам,
К пирам, веселью, роскоши и пляскам;
То браки заключались, то корыстный
Разврат царил, то похищали женщин,
То тайно любодействовали с ними,
С красавицей то здесь, то там сходясь;
От кутежей рождались ссоры граждан.
Меж них ходил один почтенный муж[200],
Который осуждал дела дурные
И убеждал вступить на путь иной.
Он на пирах нередко появлялся,
На торжествах, собраньях; побуждал
Раскаяться, исправиться; он видел,
Что души их плененные живут
Как бы в тюрьме, перед судом грозящим:
Когда ж увидел он, что все напрасно,
Он увещанья прекратил и снял
Шатры свои и на горах высоких
Лес строевой усердно стал рубить
И из него большое судно строить;
В длину, и в ширину, и в вышину
Его локтями тщательно измерив,
Снаружи он покрыл его смолой,
А сбоку сделал дверь; запасы пищи
Обильно для людей и для животных
Туда сложил и –  чудо из чудес
Породы все зверей и насекомых,
Одни по паре, по семи другие
Туда вошли и по порядку все
Там разместились; сам же муж почтенный,
Его три сына и все их четыре
Жены туда последними вошли,
И Бог за ними дверь ту крепко запер.
Меж тем поднялся с юга сильный ветер
И черными крылами стаи туч
Нагнал со всех сторон небес, а горы
Навстречу им сырые испаренья
Послали отовсюду. Темной крышей
Нависло небо; полил страшный дождь,
И долго лил он не переставая,
И вот водой покрылась вся земля,
И, всплыв на той воде глубокой, судно
Пошло, спокойно волны рассекая;
А прочие все твари на земле
Погибли в том потопе, и вся пышность
Людская очутилась под водой;
Безбрежное покрыло землю море,
И пышные дворцы, где прежде роскошь
Веселая царила, превратились
В жилища и приют для чуд морских.
И весь род человеческий, недавно
Еще столь многочисленный, исчез:
Одни лишь судна жители остались.
Как ты скорбел, Адам, узрев печальный
Конец потомства твоего, как грустно
На истребленье это ты смотрел!
Другой потоп –  горячих слез и скорби –
Тебя, как тех сынов твоих, покрыл,
И, чувств лишась, упал ты; Ангел кротко
Тебя, однако, поднял. Снова встав,
Подавлен горем, как отец, скорбящий
О гибели детей своих и видя,
Что разом все погибло, обратился
Ты к Ангелу и жалобно сказал:

«Какое горе –  это все предвидеть!
О, лучше б я грядущего не знал
И нес лишь долю собственного горя,
На каждый день назначенную мне!
Тогда все то, что я сейчас увидел,
На много бы распределилось лет,
Теперь же на меня оно все сразу
Обрушилось, предвиденьем моим
Рожденное до срока! Пусть не ищет
Вовеки человек узнать вперед,
Что будет с ним или его потомством!
Он может быть уверен лишь в дурном
И бедствия предотвратить не сможет
Предвиденьем, а будущее Зло
Не меньше настоящего послужит
Ему к мученью. Но теперь о том
Заботиться, пожалуй, уж излишне:
Предостеречь уж некого; немногим,
Избегшим наводненья, предстоит
От голода и ужаса погибнуть
Среди пустыни водяной. Я думал,
Что с прекращеньем на Земле войны
И грубого насилья понемногу
Все к лучшему пойдет: настанет мир
И счастья много дней увидят люди;
Ошибся я и вижу, что не меньше
Их портит мир, чем ужасы войны.
Зачем все это так? Скажи, небесный
Руководитель мой: ужель теперь
Конец для человечества настанет?»

И Михаил ответил: «Те, кого
Сейчас ты видел в роскоши и блеске,
Когда-то были первыми в делах
Отваги и великих предприятий,
Но добродетель истинная им
Была чужда. Пролив потоки крови,
Различных много стран опустошив
И покорив народы, славу в мире,
Добычу, власть они приобретут;
А после наслажденьям предадутся,
В излишествах погрязнут, в лень впадут,
А вскоре нрав их гордый и причуды
Меж них средь мира породят вражду.
Другие, завоеванные ими,
Войной порабощенные, свободы
Лишенные, с ней вместе потеряют
И добродетель всю и Божий страх,
Увидя, что в притворном благочестьи
Они себе защиты не нашли
У Бога против их врагов могучих.
И скоро охладится ревность их:
Они стремиться будут к жизни легкой
И безопасной, светской иль распутной,
Стараясь все использовать, что им
Властители оставят в этой жизни.
В то время будет все еще Земля
В дарах своих обильнее, чем нужно,
Дабы людей воздержность испытать.
Так выродятся все, все развратятся,
Умеренность забудут, справедливость,
Забудут честность, истину и веру;
Останется один лишь человек,
Один сын света в этом мрачном веке,
И против всех дурных примеров, против
Соблазнов и обычаев чужих,
Без страха пред упреками, насильем
И гневом –  их он будет уличать
В пороках, им указывать путь правды,
Спокойствия и мира; будет им
Грозить за нераскаянность возмездьем;
И будет он вернуться принужден,
Осмеянный, но Бог его отметит
Как одного лишь праведного в мире.
И вот по указанью Бога он
Ковчег построит дивный, как ты видел,
Дабы спасти себя и всех своих
От гибели в крушении всемирном.
И вот, как только он и вместе с ним
Все люди и животные, которых,
Спасая, он в ковчег свой поместит,
Войдут туда, разверзнутся все хляби
Земли и Неба; будет день и ночь
Лить дождь; из всех глубин польются воды
И океан собой обременят,
Из берегов он выступит, и вскоре
Вода покроет даже выси гор;
Тогда напором волн сорвется с места
И та гора, где этот Рай стоит,
И зелени цветущей всей лишится,
И поплывут деревья по волнам
Вниз по реке в залив морской широкий,
И в море остановится гора,
Как дикий остров, голый и соленый,
Приют тюленей и крикливых птиц,
Чтоб показать, что святости пред Богом
Иметь не может место, если в нем
Нет праведных людей, его достойных.
Теперь смотри, что будет вслед за тем».

Адам взглянул: ковчег носился в море,
Которое уж стало убывать;
Рассеялись и тучи понемногу,
Гонимы ветром северным суровым,
Который гладь обширную рябил,
И выглянуло солнце, жарко грея
Широкую поверхность, как бы жажду
Стараясь этой влагой утолить;
И вот прилив сменяться стал отливом,
Стекали воды тихо в глубину,
Которая свои закрыла шлюзы,
Как небо окна влажные свои;
Ковчег уже не плыл –  на дно как будто
Осел он, наверху горы высокой
Остановись; и показались вкруг
Вершины гор различных, как утесы.
Помчались шумно быстрые потоки
За морем отступающим вослед,
А из ковчега вылетел вдруг ворон,
За ним голубка, как второй посол,
Надежнейший, за ней еще вторая,
Чтоб высмотреть, найдется ль на земле
Одно хоть зеленеющее древо
Иль почва, где б она могла присесть.
И вот из них вторая возвратилась
С масличной ветвью в клюве –  знаком мира.
Затем сухое выступило дно,
И патриарх со всей своею свитой
Спокойно вышел из ковчега; к небу
Воздел он руки и направил взор
Благоговейный, благодарный Богу,
И над собою облако узрел
Росистое, а в нем дугу большую
Из разноцветных ярких трех полос,
Которая мир с Богом возвещала
И новый Всемогущего завет.

И сердце, удрученное печалью,
Восторгом вновь взыграло у Адама,
И радостно он Ангелу сказал:
«О ты, который даль времен грядущих
Мне здесь, как настоящее, открыл,
Небесный мой учитель! Оживаю
Я вновь при этом зрелище: я вижу,
Что человек и твари будут жить
И семя их для жизни сохранится.
Гораздо меньше я скорблю о том,
Что целый мир сынов разврата сгинет,
Чем радуюсь спасенью одного,
Который будет праведен настолько,
Что новый мир Господь произведет
Через него и весь Свой гнев забудет.
Но разъясни мне, что дуга та значит,
Которая цветною полосой,
Как бровь Господня, распростерлась в небе?
Не служит ли ее цветистый край
К тому, чтоб влажных туч предел составить
И помешать им Землю вновь залить?»

Архангел молвил: «Правильно ты мыслишь;
Бог добровольно укротил Свой гнев,
Хотя еще недавно сожалел Он,
Что создал развращенный род людской;
Скорбел Он сердцем, видя, что повсюду
Земля одним насильем лишь полна
И что вся плоть испорчена живая;
Когда же Он всех грешных удалил,
Стал столь любезен праведник единый
Ему, что ярость Он Свою смягчил,
Решив не истреблять людского рода,
И ныне новый Свой завет дает,
Что никогда губить потопом Землю
Не будет больше, не позволит морю
Из берегов на сушу выходить
И лить дождю, зверей и человека
По всей Земле обширной затопляя;
Когда же тучи Он пошлет Земле –
Велит трехцветной радуге явиться,
Чтоб люди Божий вспомнили завет.
И вот своей обычной чередою
Пойдут теперь, сменяясь, день и ночь,
Пора посева, время жатвы хлеба,
И летний зной, и хлад седой зимы,
До той поры, когда огонь всемирный
Очистит все и новые возникнут
Веленьем Божьим Небо и Земля,
Где будут жить лишь праведные вечно».