Рай рядом

Несколько слов о нем, Александре Прохоровиче Нестеренко, франтоватом товарище с непроницаемым аскетичным лицом, в войну партизане-десантнике, как много позже узналось. Длинными пальцами выделывал такие музыкальные чудеса, что впору подаваться в филармонию! Но ему, видно, и в санатории было неплохо: руководил клубом и всей самодеятельностью. От главврача – почет и поощрения всякие, от артистов – послушание и уважение, ибо начальствовал он толково и немногословно. Говорливой и голосистой была его жена, рентгенолог Марья Аполлоновна, артистка номер один до появления Надечки. Впрочем, это звание в дальнейшем им как-то удавалось делить полюбовно, по-честному.

Одно появление на сцене этой полной дамы с золотыми пергидрольными локонами, в длинном платье декольте вызывало гул и перешептывание публики. Так ведь еще и раскрывала накрашенный сердечком ротик и пела романсы – высоким, нежным голосом девочки-подростка. О любви, конечно, упоительной и обжигающей, несчастной, как правило: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось,/В этот час ты призналась, что нет любви…» Что, правда нет ее, любви, оказывается?! Неужели нет? Все равно – общий восторг, громоподобные аплодисменты, выкрики: «Бис, бис, бис! Браво!»

Хотя другие солистки успех Марьи Аполлоновны несправедливо относили за счет «голого» платья и мужа-начальника: «Пищит, как цыпленок некормленный!» Самим-то приходилось выступать в сарафанах – все были «народницы», вдохновлялись Руслановой. Но уж зато столько бус на грудь навешивали – ого! Одна хитроумница научилась делать их из косточек плодов экзотического гинкго, по какой-то особой рецептуре. Встречается иногда такое дерево в санаторных парках, говорят, двести тысяч лет назад появилось, дремучее ископаемое.

Да полным-полно вокруг диковинок: цветов, трав, кустарников, целые заросли подчас – любуйся, рви, только не с клумб! Но были у женского персонала и другого рода цветочки: детки «кустарного производства», как сказанул однажды некий остряк. А всё потому, что никогда не пустовали на курорте парки теплыми субтропическими вечерами! Особенно самые тенистые, запущенные их закоулки… Однако никто над мамочками не насмехался, не осуждал. Потому что сколько тогда по статистике было ребят «на десять девчонок»? Всё, всё нужно помнить, что эта война «сделала, подлая», как пел Окуджава.

О, вон куда, в какие кусты-кущи завели меня воспоминания… И правда ведь, только у меня в нашем большом доме был отец – всю войну прошедший, тяжело раненый, выживший, слава Богу. Полно было детей разных возрастов, и у всех – одни матери. А, нет, был еще юный мордатый папаша-самодур: выпивал, куражился над женой и дочуркой. Соседи ему тогда сообща «вправляли мозги»! Ну все, больше не подаю голос, прячусь за героями моего рассказа. Но вспоминаю, записываю вспомнившееся, повторюсь, очень правдиво, хоть и сумбурно, уж это точно…

Насчет самОй Летней эстрады надо все-таки сказать, досказать словечко. Ее построили года через два после войны: понятно, хотелось людям – людского, живого, жизнерадостного! Настрадались… Город-госпиталь, излечивший, да и похоронивший немало раненых, вздохнул полной грудью, заулыбался. И получилось у местных архитекторов и строителей всё прекрасно. Так радовала глаз вместительная сцена с выкрашенной золотой краской крутобокой лирой над классическим фронтоном! За таким пышным фасадом – кабинетик Нестеренко, несколько помещений для артистов и даже «удобства». Все, как в настоящем театре.

А вот и местная экзотика! Летнюю эстраду с ее наклонным полом, широким центральным проходом между рядами деревянных кресел, окружал высокий забор. И с одной стороны, там, где входные ворота с калиткой – шеренга великолепных кипарисов. Росли еще с тех самых времен, когда на этой земле была усадьба князей Волконских, вот ведь как! Очень удачно построили, подстроили ограду к этим сумрачным великанам, потому что их мгновенно облюбовали зайцы-безбилетники. Только в первое время вход даже на киносеансы был бесплатным, потом билеты на первые два ряда стоили десять копеек, на все остальные – двадцать. Нет, это уже цены шестидесятых годов, пожалуй… Но и тогда, и раньше детишки, да и неимущая молодежь постарше так и висели гроздьями на кипарисах! Самые смелые даже перемещались на более комфортабельный забор. И хотя всех их порой гоняли, шикали на них, тянули вниз за ноги, они, нахалята, глядишь, скоро опять на своих местах!

Вот так Надечка, репетируя перед концертом, однажды заметила на кипарисе Толика-маленького, стащила вниз (упирался!) и привела за сцену. Посадила перед настоящим старинным трюмо, причесала спутанные кудри, осторожно выудила из них кипарисовые хвоинки.

– Смотри, какой ты у нас красавчик! Вот я тебе русскую рубашечку сошью, будешь плясать! У нас есть такой шуточный танец… Нравится, как мы танцуем? Солировать будешь!

– А че это – солировать? Чё, солью посыпать? Не, мне хлеб с сахаром больше нравится!

– Да ты ж чудо моё! Солистом будешь, самым главным танцором! А у меня сегодня конфетки-подушечки с собой…