Рай рядом

Надежда крепко обняла чумазика этого, эти хрупкие, сладкие детские косточки. Такой замечательный пацаненок, глазки такие смышленые! А мамаше – до фонаря-фонарика… Майка, трусы на нем линялые, замызганные – всё личную жизнь устраивала! Говорят, попивала с бабкой на пару, да с гостями, местными и отдыхающими. Потом, правда, один задержался – и оказался на удивление приличным, работящим мужичком. И вот на подходе общий их с Валентиной ребенок, тем более не до Толика ей теперь… Она даже начала здороваться с Надечкой, вполне добродушно улыбаться: «Привечаешь моего шкета? А я не в претензии, пускай!» Кстати, и со стороны мужа было такое же прохладное отношение к ребятенку, абсолютно Наде непонятное…

Она тогда только «вливалась» в самодеятельность, танцевала народные, в основном, танцы еще с тремя девушками. Но вот сумела ввести Толика в их квартет, себе в пару. Получилось у них отлично, очень слаженно и смешно, даже со старшим Толиком, большим любителем томного танго, не так здорово выходило! Потом уже Надечка разучила с мальчиком и «Стихи о советском паспорте» Маяковского, которые ей в школе однажды даже бисировать пришлось – невероятный был успех! И этот умелец, обезьянка такая, мгновенно усвоил все ее интонации и жесты. Картинно семафоря тощими ручками-хворостинками, пронзительно вещал с эстрады:

Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
Почтенья нету.

(Хлесткое движение правой руки от головы вниз и вбок)

К любым
чертям с матерями
катись

(левая рука сердито отшвыривается от груди в сторону)

любая бумажка…

Аудитория столбенела, замирала в боязливом непонимании: «любая бумажка»?! В ходу были совсем другие стишки: «Без бумажки ты букашка»! «Бумажки» народ у нас научился почитать и побаиваться…

Тем оглушительнее гремели аплодисменты, дружно, облегченно, после финальных мажорных строчек Маяковского, «любимого поэта наших вождей», как всегда Надечкой звонко объявлялось. Что было, конечно, преувеличением: Сталин – он да, Маяковского одобрял, зато Ленин его поэзией сильно озадачивался. Но неважно, овации Толик срывал сумасшедшие:

Читайте,
завидуйте,
я —
гражданин
Советского Союза.

Потом, раскрасневшись, сдвинув бровки, долго невозмутимо, с большим достоинством кланялся и прижимал руку к сердцу. (Все в точности, как с Надей репетировали…) И уходить со сцены не спешил! Так что иногда, не рассчитав, покидал сцену «под стук своих каблуков», задавака такой.

Да, но надо все же закончить, дорисовать картинку этой замечательной Летней эстрады, где Анатолий-младший и его наставница вкушали свои золотые-наливные, пьянящие яблочки успеха! Значит, на одной стороне забор с кипарисами, откуда Надя добыла, доставила прямиком в искусство Толика, а на другой тянулась беленькая изящная балюстрада с вазонами. В них всегда цвели какие-нибудь долгоиграющие цветы из санаторной оранжереи. За балюстрадой плотной сочной толпой зеленели бананы, позади опять-таки высился забор. Но его редко атаковали: пробираться к нему нужно было по колючкам, по крутому склону оврага, на дне которого шуршал ручей. Их здесь много и поныне, уже далеко не таких чистых, но по-прежнему, начиная с января, цветут в них цикламены, душистые примулы, – «барашки», как мы, детвора, их называли…

Так вот: в те времена забор справа и слева закруглялся, сворачивал к кинобудке. А тут попозже цвела высоченная черешня с бусинами густой смолы на блестящем темно-красном стволе. Ребятишки жевали их с большим удовольствием, особенно, когда голодные, шустрый Толик – первый, как ни подкармливала своего любимца Надежда. Но, признаться, назвать это мощное бетонное сооружение кинобудкой, будкой язык не поворачивается. Недаром во время Перестройки ее и правда перестроили под… прачечную! Все остальное кроме, слава Богу, кипарисов, снесли – зачем?! Жалко до сих пор… Пусть хоть так, в пристрастных отрывочных моих воспоминаниях оживет этот уголок, осененный горделивой и столь уязвимой золотой лирой. Где, как в некоем сказочном Золотом веке, выжившие в чудовищную войну люди так самозабвенно, радостно плясали и пели, смотрели сказочные фильмы, вроде «Кубанских казаков», в которых тоже все пели, плясали, дружили, любили…

Да-да, санаторная прачечная в кинобудке теперь. И Надина прачечная до сих пор целехонькая, но ее тоже перекроили внутри, соорудили несколько крошечных, кукольных каких-то квартирок. Но отдельных! Люди в них живут, конечно, сытнее и уже не увеселяются все вместе чуть ли не каждый вечер. Вот так теперь… Я педагог, не философ, который много умного, уместного, мог бы, наверно, сказать обо всем этом, порассуждать. И предложить рецепт всеобщего человеческого счастья?!

Но эти метаморфозы и многое другое уже в конце века случилось. А вот в самой его середине покинутая мужем Надечка чуть-чуть остыла к Толику, потому что влюбилась! В доктора Никитина.