Рай рядом

Да, любовь… точно зазеленевшая под солнцем стылая дикая яблонька, зазвеневший ручьем снег да лед высоко-высоко в Кавказских горах! Всего однажды довелось побывать там Надечке, там, где всё так чисто и чудесно… Но впечаталось в душу навсегда и вот теперь всё вспоминалось, словно отогревало ее каждый день, каждую минуту! Редко и почти с оторопью вспоминался Толик, виновник стольких бессонных ночей, горьких рассветов с мятым, потухшим лицом! Смешочки, подколы-шуточки, случалось, и с матерком, скорые обнимашки… И раньше иногда коробила его веселая развязность, однако в том, что у них любовь, Надежда не сомневалась, слушалась во всем, гордилась: такой уверенный, широкогрудый, сильный мужчина, герой…

Такой-растакой, да оказалось – не твой. И слава тебе господи! А у Федора Львовича каждое его словечко – будто ею самой, ее сердцем произнесенное, такое родное: рассказывает ли он о Москве, читает ли вслух любимых Толстого, Чехова, докладывает, что за гостинец принес ей в пакетике! Каждая его улыбка, морщинки на крутом лбу, шрамик на подбородке – тоже ее! Любимые до холодочка в груди, до слез. В душном, шумном, сыром мирке прачечной, в зыбких клубах пара стоило лишь вспомнить, представить себе – так и перехватывало дыхание…

Но как же неспешно, пугливо, словно на цыпочках, но неуклонно и неостановимо шли они навстречу друг к другу! А вокруг – точно кавказский лес с его непролазными колючками, шершавыми плетущимися лианами: так и цепляются за одежду, ненароком могут и кожу пометить! «Старый он, Надюня, а тебе байдужэ! Ну шо ты кривишься, я ж по-доброму всегда к тебе. Скоко лет разницы у вас? Семнадцать лет, люди говорят! Но, мабуть, ему кого родишь…» (Бывшая свекровь) «Вообще немножко странно! Вот не видела, чтобы Толик хоть когда-нибудь был не в настроении, всегда новый анекдот расскажет, пошутит… А Федором Львович… ну, не буду, не буду, Надечка. Но уж очень он серьезный!» (Моя мама, счастливая жена молодого, хоть и трижды раненого мужа)

А однажды Надя набрала в библиотеке книг под надменным, молчаливым оком хозяйки, Евгении Филипповны, «Евгеши», как окрестили в народе за миниатюрность. А у дверей столкнулась с ее союзницей-соперницей Кругликовой. Эта молчать не стала, за себя и за Евгению зашипела гадости. За кофту дернула: «Ты бы полотенца получше отстирывала, прачка, а не за книжки хваталась!» Надечка натруженной рукой «девушки с веслом» (не самим же веслом!) так и двинула, отодвинула, вернее, от себя врачиху-вражину. Откуда прыть взялась? Не деликатничала, твердо так сказала: «Нервничать вредно! Правильно, товарищ доктор?»

Кто-то что-то, может, пытался присоветовать и Федору Львовичу, вероятно, были такие охотники… хотя вряд ли. Ему не смели, да и кто что плохое мог сказать про Надечку? Только разве – «больно молодая»…

Но ведь довольно долго и не было ничего между ними, одни очень доверительные, очень дружеские разговоры, часто в тихом, таком ласковом вечернем море (которое и в сентябре еще, «как парное молоко»!):

– Вот говоришь, Надя, мама тебя в текстильный техникум отправила. А ты ведь такая смелая, свободная на сцене, и с людьми тоже легко ладишь, ко всем с улыбкой… Не могла ее убедить, что твое место в театре? В театральный надо было тебе поступать!

Надежда смущалась, но отвечала честно. Говорила о том, в чем еще никому не признавалась:

– Что вы, я страшная трусиха была. Выступать нравилось, но волновалась всегда ужасно! Боялась так, что даже мечтать начинала: вот концерт отменят, вот у меня поднимется температура и придется сидеть дома… Стеснительная была. Я только когда муж уехал… бросил… А кругом люди – кто жалеет, кто смеется! Хоть беги в море топись. Такие жуткие были мысли иногда… Но нет, нет, я прямо себе сказала: ничего не знаю, никого не вижу. Просто себе танцую и пою, выхожу на сцену и улыбаюсь. Иду на работу, в магазин – и везде улыбаюсь! Вот и все. Расхрабрилась.

Вышли из воды, и даже полотенцем не надо вытираться – теплынь!

– Ну и дубина этот муж! Да как же можно было от такой девчоночки уехать? Такой по-настоящему смелой, геройской такой, оказывается! Красивой такой…

– У меня еще родить не получалось… – залилась краской Надежда, защипало в глазах… нет-нет, это соленая морская вода попала, все хорошо!

– Ну и что, что не получалось?! У тебя сердце доброе, и талант! Очень особенная ты барышня, я с такими еще не знакомился. Я не комплименты сочиняю, я говорю то, что есть, веришь?

Надя верила…

Следует сказать, что после войны их санаторий, «Десятка», еще относился к профсоюзу железнодорожного транспорта. Вскоре, увы, надолго стал обыкновенным профсоюзным. Но Надя с Никитиным успели уже на исходе той осени съездить по бесплатным билетам – полагались один раз в год сотрудникам. Их совместный вояж был в Ленинград, где у Никитина уцелела тетка, сестра матери.