Рай рядом

Только когда уже все это выяснилось! Не больно-то распространялся он о работе, и тут промолчал, ничего не рассказал Надечке. Да и ниже своего достоинства посчитал, наверно, говорить о каких-то дичайших обвинениях! И эти, эти… в скрипящих сапогах, что пришли под утро и забрали его, тоже ничегошеньки не объяснили. Только все книги с полок сгребли, взяли коробку с документами, фотографиями, боевыми наградами. А ничего больше и не было у Никитина в его голой комнате, одна ошеломленная Надя в кровати… И сразу же увезли его в крайцентр, оперативно и строго секретно. (Талдычили ей: «Кто она вам, гражданочка? Никто! Никакой информации о данном гражданине, забудьте сюда дорогу!») Ну как же, свой врач-злодей, «отравитель» объявился, беспартийный, и отец – поп! Потом еще дальше, в столицу оправили.

Конечно, после смерти вождя Никитина, как и всех медиков-«вредителей», довольно скоро выпустили. Но уж поистязали-помучили… Эх, самое оказалось в его жизни тяжкое, чудовищное времечко, здоровье капитально пошатнулось.

Одни лишь мысли о Надежде, которая, несомненно, верит и любит, триада эта, вера, надежда, любовь, спасали! Спасли, слава Богу…

А в это время Надечка, вернувшись в свою комнатку в коммуналке, движимая той же чудодейственной верой и любовью, по-своему обретала надежду. Нашла для этого достойную подмогу, облегчение бесконечных терзаний и страхов: организовала в санатории детскую самодеятельность.

И сразу же надо сказать: все, абсолютно все, начиная с женщин (Марьи Никитичны, главврача, библиотекарши Евгении Филипповны, Марьи Аполлоновны, соседки Полины), стали ей помогать. Во-первых, это было благородное, благое дело! Нет, это, все-таки, во-вторых. Во-первых, потому что давно разобрались люди, что за человек Никитин, никого, наверно, в санатории так не уважали. И его арест поразил, буквально придавил народ всей тяжестью несправедливой, злой кары неизвестно за что. Никто не верил в какую-либо вину этого безотказного «доктора Айболита», всю войну спасавшего раненых прямо с передовой, самого серьезно раненого! Надя, кстати, твердила, напоминала это всем постоянно. «Вот за что, за что, скажите?» Потому и стали все ей помогать.

Ходила поначалу совершенно убитая, худела на глазах… А потом взялась за самодеятельность, тем более что детей вокруг было пруд пруди. Несытых, не очень ухоженных, не присмотренных, как правило. Маленьких-то устраивали в садики, хотя не без сложностей. А школьники после уроков просто носились по территории, в разные свои игры играли, конечно. И отовсюду слышали: «Кыш! Идите отсюда, не горланьте!» Большая детская площадка тогда на всем курорте была одна: в городском парке, в другом совсем районе, куда надо было добираться полчаса на автобусе. Хотя трижды в год ребятишки получали от санатория в подарочных бумажных кульках конфеты-печенье-мандарины (в парке был свой мандаринник). Конечно, на Новый Год вместе с елкой в клубе, на Первомай и Седьмое ноября. А, еще в праздники катали нас, помню, часа два по городу в санаторных автобусах. Только потом малокровные и чахлые еще больше бледнели и жаловались, что голова кружится. Таких хватало…

Ну так насчет детской самодеятельности. Перво-наперво Надя задумала поставить пьесу-сказку, не больше, не меньше! Радостную, добрую, где герои, настрадавшись, намучившись, находят свое счастье, – справедливость и правда ведь обязательно побеждают! И поставить красиво, с зажигательными танцами и песенками, разумеется, с яркими костюмами, как в недавнем чудесном-расчудесном фильме «Золушка»! («Встаньте, дети, встаньте в круг!/Жил на свете добрый жук…») Легко сказать… И какую такую пьесу-сказку? С какими ребятами? С какими еще костюмами, песнями-плясками?!

Начинать надо было, конечно, со сказки. Но, опять же, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…

Дальше все было примерно так: вот пришла Надечка в библиотеку к Евгении Филипповне, попросила совета. Достала из сумки баночку сливового варенья. И миниатюрная Евгешечка молча, задумчиво потупив голову с корзиночкой толстых кос на детской шейке, направилась в подсобку. Как оказалось, кипятить воду и заваривать чай. Потом и уста разомкнула, заговорила, про Никитина спросила… А какие о нем новости, какие от него вести? Никаких пока, но чует Надино сердце, что жив и вернется! Только так: «жив и вернется»! И будет очень рад, узнав, что они тут хорошим делом занялись: детей решили приохотить к искусству.