Рай рядом

Взрослые участницы тоже всегда были выше всех похвал. Надежда улыбчиво и безошибочно вела спектакль – красавица-сказочница, сказительница-рассказчица. Марья Аполлоновна, ласточка в черно-белом эффектном наряде, серебристым голоском выводила нежнейшие рулады. О, какие чудесные «розы и мимозы» им и всем нам обычно преподносили родные и друзья, наши гордые, счастливые мамы в первую очередь, конечно…

Еще лет пять-шесть после премьеры, до ухода Толика в армию, звенела и порхала «Дюймовочка» в санаториях, пансионатах, даже в городском театре! Уже и я теперь могу с полным правом пуститься в рассказы, как памятливый, благодарный свидетель всех этих успехов, Надечкиных успехов, в первую очередь. И не только с «Дюймовочкой»! Было у детской самодеятельности немало сольных номеров: кто-то читал стихи, кто-то играл на фортепиано – в санатории имелся старинный, чуть ли не столетний немецкий инструмент, потом и новый приобрели. Вдруг возникали разные танцевальные, вокальные ансамбли: дуэты-квартеты-квинтеты. (Одному ведь страшновато выступать!) Помню, как я всё канючила: «Очень-очень хотим с Таней Егоршиной станцевать, можно, теть Надечка?» И она подготовила с нами очень милый номер, только на последнем этапе призвав на помощь дядю Сашу! А ведь еще и работала в своей переполненной пахучими парами прачечной, и обихаживала мужа, и шила нам костюмы, репетировала новые, старые номера… Когда отдыхала, интересно?

Так и липли мы к ней, детвора, когда она появлялась на Летней эстраде, боролись за ее внимание, жарко ревновали друг к другу! Дошколята теребили ее за платье, за руки, норовили обнять… Мальчишки, удачно порыбачив, приносили с моря ставриду и кефаль, угощали. Она, кстати говоря, на них могла и прикрикнуть, поругать, но всегда справедливо. И тут же спросить провинившегося с удивлением: «Ну как же так? Ты же ХОРОШИЙ человек, верно?» Артисты, и юные артисты в том числе, народ эмоциональный, подчас вздорный, но вот не помню, чтобы хоть кто-то держал на нее обиду! Такой, например, однажды был казус: Вовка Макаренков, огневой парнишка, в первый раз на сцене намертво забыл стихи. Убежал с трясущимися губами, устроил истерику: «Никогда в жизни! Всё!» И тетя Надя разрешила ему, как большому, выступать с книгой в руках, подсматривать, если что. Так он, а потом еще кое-кто из ребят, сделали татуировку на запястье: «Надежда». Ох, как она расстроилась! «Вы мне нашу дружбу докажите успехами на сцене, в школе! Что руки-то зря чернилить?»

Представляю, как вся «Десятка», все детишки были рады за свою тетю Надечку, когда Никитин вернулся! А он тут же ее питомцев постарше взял под крыло, сам подготовил с ними монтаж о Великой Отечественной войне. Пронзительные, чеканные стихи: «Я убит подо Ржевом» Твардовского, симоновское «Жди меня»… А между ними – «Синий платочек» и еще песни, которые, стоя поодаль с мужем, пела Марья Аполлоновна под негромкие переливы баяна… Люди слушали и плакали, знаю со слов родителей. Сколько-то лет всего прожили без войны, еще саднило, болело, не отступало! И очень хотелось верить, что жизнь теперь наступит самая прекрасная, и такого непостижимого злодейства, что случилось с Никитиным, тоже больше не будет никогда-никогда!

Знаменательно, что детская «Дюймовочка» вскоре вдохновила Александра Прохоровича на «взрослую» постановку старинного водевиля «Беда от нежного сердца». Не единожды, помню, смотрели его всей семьей, хихикать над шутками мы с братом начинали заранее и уж так восхищались Надей, Марьей Аполлоновной, да всеми нашими самодеятельными актерами! Впору было, считали некоторые, билеты на них продавать, но нет, всегда и везде выступали бесплатно. Зато в санатории время от времени им выписывались какие-никакие премии, существенные подарки, и детям тоже. Но все, или почти все, наверно, не ради них старались… А еще в конце пятидесятых началось строительство нового большущего клуба-столовой, с колоннами, высокими потолками – дворца прямо-таки!

Никитин и потом много помогал Наде с ребятишками – которые росли, уходили из самодеятельности, приходили другие. Тем более, что не скоро еще смог работать: из московской спецтюрьмы вышел с затяжными, сокрушительными приступами головной боли, после которых отходил несколько дней. Но все равно в Надиной жизни эти их годы в комнатке над прачечной стали главными. Да, «невиданным счастьем», как и посулил принц Дюймовочке! Курлыкал овраг под окном, басовито всхлипывала батарея отопления, а Надежда, проснувшись среди ночи на плече Никитина, улыбалась в темноте: «Дождалась, дождалась! Какая же я ВЕЗУЧАЯ!» Никогда в этом не сомневалась, как-то мне много лет спустя сказала… Такая любовь выпала в жизни, такого человека встретила! Детей – нет, не родила ему. Но детскую самодеятельность считала их общим с Никитиным детищем.