Детище это порой огорчало. Вернее, дети детища: Толик, например. Наш одаренный премьер подался в кулинарное училище с веселым замыслом стать поваром. Имел нахальство пошучивать: «Театр театром, а кушать хочется всегда!» Неважно все-таки кормила его мамаша Валентина… Но потом, когда служил на Дальнем Востоке, проявил себя в армейской самодеятельности, прогремел даже! И затем пришла Надежде от него открыточка: «Дембельнулся, сыграл Ромео в Народном театре! Триумф, ПЕРСПЕКТИВЫ, ура!» Замечательное известие… А вот Иринка молниеносно выскочила замуж за военного, где-то в Карелии, в Мурманской области, затем в ГДР «служила» с ним. Зато их дочки-близняшки еще в школе увлеклись танцами, а дальше хореография сделалось профессией. Выступали в известном ансамбле, тоже поездили по стране и заграницей. Никитин, правда, об этом уже не узнал, не порадовался…
Все-таки, преодолевая болезнь, через сколько-то лет он снова начал потихоньку работать в санатории. Съездили они с Надей и в Москву, как раз тогда, когда Терешкова полетела в космос.
– А ты бы могла отлично ее сыграть! «Я – чайка! Я – чайка!» Совсем не чеховская, минорная такая – наоборот, бесстрашная, космическая! До какого времени мы дожили, а? Сначала Гагарин, теперь вот и женщина во вселенной… Еще покажет матушка Россия чудеса миру, все впереди! Воевали, голодали, мучились не зря, нет, не зря… Надо будет как-то красиво рассказать об этой геройской девушке, Надюша! Вот приедем домой, подумаем, подберем материал.
– Мне-то уже не двадцать годков, к сорока дело идет, забыл? – смеялась Надежда, но принимала к сведенью, соглашалась, как всегда. Во взрослой самодеятельности так и оставалась на первых ролях: конферансье, мастерица разговорного жанра, плясунья и певунья. Умница и красавица! (Вечная была такая никитинская присказка: «моя умница и красавица…» Но ведь истинную правду говорил, не поспоришь!)
Поводил, показал Федор Львович в то лето жене родные свои места в Москве, изумительный собор семнадцатого века, место служения отца. Уцелел, благодарение Богу! А вот Никитина вскоре не стало. Не стало, может быть, и Надежды… то есть самой яркой ее ипостаси, хотя она прожила без любимого Феденьки еще почти полвека. Да и сейчас жива в моей памяти, и разве только в моей?
Не стало без нее в санатории и детской художественной самодеятельности… А там и взрослой. Но это происходило уже повсюду.
В конце шестидесятых я поступила в столичный вуз, рано выскочила замуж, и о тете Надечке узнавала от мамы. Овдовев, она ушла из прачечной, начала работать в санаторном парке: сажала, подстригала, обихаживала. В городском храме стала часто бывать, хотя не очень-то это приветствовалось в ту пору. Первые годы до кромешной темноты в любую погоду сидела с рукодельем, с книгой у моря. Открывала часто «Даму с собачкой». Ах, и поздний, очень нездоровый Чехов бывал мажорным, негромко, но так утешительно, убедительно мажорным… Герои «любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга… Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих.»
Удивительно: ее, как и Никитина, годами стали мучить жестокие головные боли. И тогда надо было лечь, сесть, нянча в ладонях свинцовый лоб и виски, замереть, затихнуть… Но потом Надежда Владимировна выздоровела, хотя по-прежнему жила очень замкнуто. Отчего? Только чуть улыбалась в ответ на всякие такие вопросы. Устроилась работать в литературный музей смотрительницей, еще больше задружила с соседскими детьми, благо в коммуналке их всегда хватало. Она помогала им с уроками, угощала вкусненьким, не спеша продумывала, готовила подарки ко дню рождения, к Новому году – что-то собственноручно связанное или сшитое. И, конечно, разучивала с ними стихи. Ребятки изобретательно отлынивали, но уж «У лукоморья дуб зеленый» наизусть знали все!
Случалось, и обижали они Надежду, сами обижались, капризничали, серьезно огорчали ее, как мы в свое время… да нет, намного больше. (Дети новейших поколений всё «про-двинутее и продвинутее», как пожаловалась мне со смешком одна коллега!) Но и секреты свои доверяли, и выплакивали жгучие обиды-горести, и на свои свадьбы приглашали, впоследствии и на дозволенные уже крестины своих детей. Помню, всякий раз, когда мы с мамой заходили к Надечке, обязательно кто-нибудь из этой соседской детворы стучался, заглядывал или даже забегал без стука с чем-то очень-очень срочным! Тетя Надечка, конечно, выслушает, поможет, объяснит, успокоит, утешит…