Рай рядом

Думается, в жизни Пушкина первой, навеки памятной любовью, страстной и возвышенной, и будто бы безответной (но нет, чужая душа – потемки!) была Мария Раевская-Волконская (1805–1863). Три с половиной месяца подряд провели они вместе, бок о бок – недавний лицеист, прежде совсем не знавший близкого общества барышень-сверстниц, и тоненькая, романтичная Машенька с огромными черными выразительными глазами-звездами, дочь легендарного героя Отечественной войны 1812 года. «Нет, никогда порыв страстей/Так не терзал души моей!» («Евгений Онегин») – этот крик души наши пушкинисты комментируют почти единодушно. Не может, дескать, четырнадцатилетняя девочка возбудить эдакие эмоции. Но ведь шекспировской Джульетте и четырнадцати не было!

В бурные, любвеобильные молодые годы поэта не потерялось, было бережно сохранено суховатое письмо вовсе не близкого знакомца, генерал-майора князя Сергея Волконского: «Уведомляю вас о помолвке моей с Мариею Николаевною Раевскою – не буду вам говорить о моем счастии, будущая моя жена была вам известна…» По настоянию высокочтимого, горячо любимого отца девятнадцатилетняя Мария вышла замуж за Сергея Григорьевича. И полюбила этого едва знакомого, много старше нее заслуженного боевого генерала… («Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж!» – послание мужу с призывом встретиться в годовщину их свадьбы.) А через год, вопреки сильнейшему противодействию всей большой семьи Раевских, она следует за осужденным мужем-декабристом в Сибирь, став для России драматическим символом верности супружескому долгу. Вскоре еще одним национальным символом верности, символом девической, женской нравственной высоты и чистоты окажется ее литературная сестра, пушкинская Татьяна Ларина…

В тридцатые годы еще три героини Пушкина так или иначе продолжат тему безоговорочной верности священным узам брака. И, вольно ли невольно, всех их он назовет Мария! Это одинокая девственная красавица Марья Гавриловна в «Метели» (1930) с ее неведомым мужем, это выданная самовластным отцом за старого нелюбимого князя Марья Кириловна в «Дубровском» (1833), это Марья Ивановна в «Капитанской дочке» (1836), самоотверженно спасающая объявленного государственным преступником жениха… Светлые, любящие души со строгим кодексом поведения, впитанным с младенчества. Ведь, своевольная по натуре, Мария Волконская никогда не сочувствовала бунтарским взглядам мужа, позволившего себя увлечь, по ее первоначальной оценке, «низким из людей, презираемым его beau-pere (тестем – Л.Л.), его братьями и его женой» (письмо к брату Александру, 1826).

Хотя жизнь порой не щадит людских убеждений, и в своих «Записках» (конец 1850-х годов), повествующих о тридцатилетней сибирской эпопее декабристов, Волконская мудро замечает, что «суд над этим порывом чистого и бескорыстного патриотизма произнесет потомство». И полностью цитирует стихи Пушкина, которые он хотел и не успел, из-за ее спешного отъезда, передать «братьям»-узникам («Во глубине сибирских руд…»). С годами, видимо, изменились и взгляды княгини на святость брачных уз, но об этом позднее.

Замечательная работа умницы-пушкиниста П. Щеголева «Утаенная любовь Пушкина» (1911), его доказательство, что посвящение к поэме «Полтава» относится к Марии Раевской-Волконской, общеизвестны. Я хочу лишь показать, подчеркнуть, что она, видимо, также ПЕРВАЯ высокодуховная, глубокая и непреходящая любовь Александра Сергеевича, всю жизнь питавшая его великое творчество! Совершенно отличная от многочисленных иллюзорных влюбленностей юного Пушкина, не знавшего теплой родительской любви: в императрицу Елизавету Алексеевну, в сестру лицейского товарища и тому подобное.

Правда, одно из таких увлечений сам Пушкин однажды назвал «первой любовью». В сохранившейся программе автобиографии поэта есть такие строки «1813… Гр. Кочубей… 1814… Первая любовь». Удивительное признание для обретавшегося в весьма строгом, изолированном заведении юнца! Имелась в виду графиня Наталья Кочубей, его ровесница, дочь ближайшего сподвижника Александра I, жившего летом с семьей в Царском Селе. Пылкий лицеист, издали, надо полагать, «обожавший» милую девочку, в 1815 году посвятил ей весьма характерное, длинное и цветистое стихотворение «Измены»:

Непостоянный
Страстью играл,
Лилу, Темиру,
Всех обожал,
Сердце и лиру
Всем посвящал.
Что же? – напрасно
С груди прекрасной
Шаль я срывал.
Тщетны измены!
Образ Елены
В сердце пылал….

Разумеется, вряд ли эти восторженные отроческие признания и эмоции можно с полным правом посчитать любовью. Но Пушкин не забыл юную Наталью и впоследствии восхищался ее светским тактом; есть несколько свидетельств того, что «Татьяна в высшем обществе срисована с графини Строгановой, урожденной Кочубей» (П. Бартенев).