Рай рядом

И вот Мария Раевская, еще одно прелестное расцветающее создание, озарившее жизнь поэта… Знаменательно, что, приступая к «Полтаве», Пушкин в рабочей тетради пишет столбцом, размышляет: «Наталья? Мария. Между красавицами. Похищение. Отец? Мазепа». Возможно, и творческая фантазия автора обрела опору и нужные краски, паря «между красавицами», между Натальей и Марией, которых его сердце приметило еще девочками!

Так или иначе, прообразом трагической героини поэмы «Полтава» Марии Кочубей, как и Татьяны Лариной («А та, с которой образован/Татьяны милый идеал…/О много, много рок отъял!»), стала одна из самых известных русских женщин XIX века Мария Раевская-Волконская.

Вспомним, что высокий пример самоотверженной любви и верности явила современникам женщина, не только глубоко чувствующая, но и мыслящая, великолепно образованная, что во все периоды ее жизни отмечали современники, а сын, Михаил Волконский, вспоминал: «Круг ее знаний выходил за пределы обычного уровня. Исторические науки и литература ее всегда более привлекали: ни разу не видал я в ее руках, что называется, пустой книги». Такую Haiypy, к тому же богато одаренную, отличающуюся яркой оригинальной внешностью, Александру Сергеевичу трудно было не заметить, не полюбить!

Их близкое знакомство началось в 1820 году в Екатеринославе (Днепропетровск) в день рождения Пушкина, 26 мая, или же на следующий день. Ему, похудевшему и ослабевшему от приступов лихорадки изгнаннику, уже известному поэту, исполнился двадцать один год. Ей, живой, хорошенькой барышне, горячо любящей поэзию и музыку, свободно владеющей английским и французским, идет пятнадцатый. Какие романтические обстоятельства! Ее семья направляется к целебным Кавказским водам, и благодаря верному петербургскому другу и почитателю Николаю Раевскому, молодого человека приглашают в путешествие, возглавляемое самим генералом Раевским, «милым, ласковым хозяином» (Пушкин в письме к брату).

Из Екатеринослава маленький караван – две кареты и коляска – приезжает на Азовском море, где зачарованным голубым глазам поэта предстает незабываемая картина: южные морские просторы, увиденные впервые в жизни, и стройная грациозная Машенька, шаловливо убегающая от волн. (Недаром она позднее признавалась, что у нее «piyrb в венах» и «живость характера»!) А уж как сам Александр Сергеевич, Саша, подвижный, белозубый, был забавен и говорлив, совсем не желая исполнять медицинские предписания! (Воспоминания доктора Е. Руды-ковского) Весел и умилен, восхищен, влюблен…

Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!

П. Губер, полемизируя с П. Щеголевым, убежденным в большой, длительной любви Пушкина к Марии Волконской, писал: «То обстоятельство, что первоначальный набросок этой строфы предшествует в черновых рукописях самым ранним редакциям первой песни «Онегина», не может иметь само по себе решающего значения. Сначала было задумано краткое лирическое стихотворение, а потом Пушкин решил включить его в поэму. Вот и все.» Думается, Губер глубоко ошибался!

Вспомним, представим себе: Саша и Маша, очень, очень молодые… И так естественно увидеть в них поэтичное подобие бессмертных Ромео и Джульетты, «сих двух очаровательных созданий шекспировской грации», по выражению Александра Сергеевича. Ведь даже в официальную книгу прибывших на воды он шутливо записал себя не титулярным советником, как полагалось, а «недорослем Пушкиным»! Поди, и не вспоминались будто обновленному поэту так занимавшие его после лицея «наперсницы порочных заблуждений» и «безумная любовь» («Погасло дневное светило», 1820), то есть некий роман в Петербурге, оказавшийся слишком уж «роковым» для его солнечной жизнелюбивой натуры! («Когда кинжал измены хладный, когда любви тяжелый сон меня терзали и мертвили…» Посвящение Николаю Раевскому в поэме «Кавказский пленник»)

Поклонявшийся Прекрасному во всех его проявлениях, поэт, думается, пленился и необычной внешностью юной Марии, которая позднее, прибыв в Сибирь, получила у декабристов «прозванье «lа fille de Gauge», девы Ганга». Это была «…стройная, более высокого, чем низкого роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с немного вздернутым носом, с гордою, но плавною походкой» (А. Розен «Записки декабриста»). Как будто не красавица, но нет, пожалуй, лучше, значительнее красавицы!