Рай социопата. Сборник рассказов

«Нам нужно поговорить, Леш», – сказала мама. Ее тон меня насторожил. Судя по ее озадаченному лицу, предстоял долгий разговор, серьезный и не очень приятный. Терпеть не могу эту фразу – «нам нужно поговорить»: за ней всегда следовала неловкая пауза, а разум охватывали наихудшие мысли. Садишься и ждешь, – что на этот раз? Я предположил, что дело касается предстоящей операции, и отчасти оказался прав.

– Мне недолго осталось, сын.

– Мам, – начал было я говорить слова утешения.

– Не перебивай, – остановила она. – Мне осталось недолго, от этого не убежишь. Я прожила долгую жизнь, много в ней чего было – и слез и радости; но главное, что у меня есть, – это ты. Я хочу, чтобы ты был счастлив, а для счастья нужно иметь цель. Я всю жизнь на заводе провела, потому что тогда время было такое. Сейчас уже так не пойдет, нужно жить по-новому. И главное – семью заведи. Без семьи ради чего жить? Без детей как? Теперь-то дом у тебя большой и новый, и я здесь ненадолго. Только правильную семью заведи, не повторяй моих ошибок. Найди себе невесту достойную. Скромную девочку найди, хозяйственную, чтобы не за жильем твоим гналась, а матерью стать хотела. Живите тут, растите детей, условия-то вон какие, – мама обвела руками кухню, обозначая ее размеры, – не то, что наша коморка старая.

Мама собралась с мыслями и, выдержав натяжную паузу, продолжила:

– Я хочу, чтобы меня кремировали.

– Мама! – возразил я.

Такого поворота я не ожидал.

– Это не обсуждается. Я к этому долго шла и уверена в своем выборе. Мне все равно, поймешь ты меня или нет, но вот так мне вздумалось. Я постараюсь тебе объяснить, а ты уж сам решай, права я или нет, но мое желание последнее опосля исполни.

Я застыл в ожидании объяснений.

– Я за всю жизнь на десятках похорон была, – продолжила она, – и родни и знакомых. И везде все одно и то же: гробы тащат, венками метровыми машут, отпевают, плачут, а потом упиваются все, объедаются, и забывают о человеке. На девять и на сорок дней тоже самое. А чтобы не расслабляться, отмечать день смерти нужно каждый год. Место на кладбище подороже купи, оградку потолще закажи, памятник повыше, портрет золотом поярче. Только вот, что я скажу тебе, сынок, – все эти традиции не имеют ничего общего ни с учением Христа, ни со здравым смыслом.

– Как не имеют ничего общего, мам? – недоумевал я.

– Вот так. Почитай Библию. Когда у одного из учеников, следовавших за Иисусом, умер отец, он попросил учителя подождать и позволить ему закончить похороны, но Иисус ответил, чтобы он шел за ним, так как дело их – спасение живых, а мертвых следует оставить мертвым. Понимаешь, что это значит?

Я промолчал, не зная, что ответить. Я не читал Библию. Мама продолжила:

– На смерти людей научились отлично зарабатывать. Похоронный бизнес просто массово зомбирует людей. Вместо того чтобы радоваться каждому мигу своей жизни, люди ходят по кладбищам, пьют водку, молятся и плачут. У нас родственники захоронены по всем уголкам страны. Мы каждый год объезжаем эти кладбища, чтобы красить оградки, менять памятники, полоть землю и сажать цветы. Столько денег тратим, сил, времени, здоровья… Для чего все это? Покойникам это важно? Ну, если даже мы в каком-то виде существуем после смерти, то неужели это настолько примитивный загробный мир, каким описывают его религии? Что, каждый покойный привязан к своим двум метрам, и только там ты можешь его навестить? А как быть с тем, что на заброшенных могилах проводят перезахоронения? Души покойников там вместе на одном участке поселяются, или старый покойник переезжает в новое место? Какая же это все чушь! А дома помянуть умершего добрым словом нельзя? Помнить о нем не полагается просто так, без езды по могильникам? Как будто кроме могилы покойному нечего оставить! Прискорбно это осознавать. Все люди словно под гипнозом, страдают этим навязанным культом смерти, всеми этими глупыми обрядами и суевериями.

Переваривая услышанное, я решил не спорить с ней и поддержать:

– Да, мама, отчасти ты права. Я даже согласен с тобой, просто не задумывался над этим никогда. А родственникам ты об этом не говорила?