Я безмерно обрадовался, когда узнал, что наш дом, признанный аварийным, уже один из первых в очереди на снос. Моя мечта переехать в новую многоэтажную новостройку вот-вот должна была исполниться. Одного я боялся, – что муж Вали переедет вместе с нами в один дом. По стечению обстоятельств мы вполне могли оказаться с ним даже на одном этаже в соседних квартирах. Эта мысль иногда мне не давала спать по ночам. Я представлял, как он будет постоянно сидеть на этаже, покуривать свои вонючие папиросы, заплевывать пол вместе со своими дружками и галдеть с ними своими противными хриплыми голосами. И Валя там будет: страшная и пьяная, с грязной немытой головой; и дети их безмозглые носиться станут по подъезду, а подрастающий сынок – болван свяжется с дурной компанией, начнет употреблять наркотики и воровать вещи у соседей. Что я только не представлял со страху. Думал даже о том, что если окажемся мы с ним на одном этаже, придется мне пересилить свою детскую фобию и набить ему морду. Сосед старый уже был, хилый, пропитый и прокуренный, физически-то я его сильнее. Боялся я лишь того, что морально он меня задавит. Как заведет какую-нибудь речь по тюремным понятиям со своей чертовой зоны или приведет своих дружков, и заставят они меня поверить, что я не прав. А если я им все же не уступлю и буду смело гонять с этажа, не залезут ли они в мою квартиру, пока меня не будет дома? Или стекла побьют, под дверь нагадят… Чего от них ожидать, от этих упырей? Им терять-то нечего. Я старался об этом не думать. Хоть я и не особо верующий человек, иногда мысленно просил бога расселить нас с Валиной семьей по разным домам.
Мама к тому времени совсем сдала. Помимо скачущего давления, панкреатита, диабета, проблем с сосудами и суставами ей диагностировали онкологию и назначили курс химиотерапии, от которой у нее выпали практически все волосы. Обычно людей болезнь не только физически ломает, но и морально, а мама даже приободрилась, как бы это глупо не звучало. Впервые за все время она стала много читать, ездить на бесплатные экскурсии, организуемые для пенсионеров, посещать выставки и театры. Мне было больно смотреть на все это. Она понимала, что болезнь прогрессирует и наверстывала упущенное, цеплялась за каждый день своей жизни, принимая его словно дар. Я поддерживал ее, как мог, но с сожалением понимал, что моральная поддержка здесь уже не поможет: раковая опухоль не отступала, мама готовилась к серьезной операции.
В паре километров от нас, наконец, закончилось строительство многоэтажного дома, предназначенного для переселенцев из аварийного жилья, и мы с матерью получили ключи от новой квартиры, располагавшейся на девятом этаже. Квартира в доме была с отделкой и большой кухней. От дома пахло бетоном и строительной пылью. Это был прекрасный запах – он напоминал беззаботное детство, в котором я лазал по стройкам, а еще он олицетворял новизну квартиры, в которой еще никто не жил. Как только я входил в чистый, еще не загаженный подъезд, ощущал прекрасное чувство начала нового этапа своей жизни. Широкие коридоры, лифты, лестница отделена от лифтовых площадок на этажах. Дом был такой же, в котором раньше жил Марк – мой краткосрочный одноклассник, к которому я единожды заходил в гости.
Небольшая часть переселившихся жильцов оказалась из нашего старого барака, а остальных я видел впервые. Вопреки моим кошмарным ожиданиям, Валя со своим кряхтящим мужем алкоголиком получила квартиру в другом районе.
Мои радостные чувства от реализации мечты всей жизни тесно граничили с озабоченностью маминым здоровьем: ей становилось все хуже и хуже. К переезду она отнеслась равнодушно. Порой мне казалось, что в старом трехэтажном доме ей было даже комфортнее. Там все было «свое», «привычное», «родное». Я таких чувств с ней не разделял и с радостью потом наблюдал из-за забора, как сносят наше трехэтажное гетто, в котором я потерял двадцать пять лет своей скучной жизни.
В тот период мама вела себя странно: читала религиозную литературу и параллельно с ней учебники по астрономии; посещала церковь, а потом штудировала философские трактаты Конфуция и ездила на экскурсии в планетарий. Казалось бы, несвязные вещи, если не брать в расчет, что она искала смысл жизни, которая исчислялась днями и могла оборваться в любой момент.
Однажды вечером, когда я вернулся с работы, мама задумчиво сидела на кухне. Драматизм обстановки усиливал тусклый свет от старой настольной лампы, переехавшей вместе с нами из старой квартиры. На голове ее был платок, в последнее время она его практически не снимала. Ее опухшие ладони неподвижно лежали на столе, пальцы неуверенно теребили листы старой тетради с ее личными записями, в которую она смотрела, словно что-то перечитывала в ней. Но взгляд ее был пустой, устремленный в одну точку.