Райская птичка

– Я тогда училась и приехала домой на рождественские каникулы. Натали была помолвлена с кем-то – не помню, с кем. Не уверена, что вообще знала его. Потом вдруг помолвку расторгли. Никто не говорил мне, что случилось. Помню, как сидела на кухне, а мать стояла у раковины и мыла одну и ту же тарелку снова и снова, глядя на воду пустыми глазами. В конце концов она сказала, что это было недоразумение, два человека не знали, чего хотят. Лучше забыть об этом. Позднее я слышала, как они разговаривали с Натали у нее в комнате. Я забыла одну из баночек с таблетками внизу, а когда вернулась на второй этаж, услышала, как Натали говорит, что зря ему рассказала, что все от нее отвернутся, когда узнают. Она говорила, что это мать виновата. Она и отец. Она была в таком отчаянии, больно было ее слышать. Мать выскочила из спальни в слезах. Она увидела меня в коридоре, но только махнула рукой.

Наутро я собирала вещи, чтобы возвращаться в колледж. Мать зашла ко мне в комнату и села на кровать рядом с чемоданом. Она начала складывать мою одежду, как раньше, когда я была маленькой. Она долго ничего не говорила. Потом взяла одну из моих блузок, зажала ею рот и затряслась. Она не позволила мне коснуться себя. Перестав плакать, она сказала, что несколько лет назад у Натали была инфекция, и она никогда не сможет иметь детей. Она говорила так тихо, что я едва ее слышала. Потом она снова сложила блузку и провела по складкам ладонью. «Это у меня хорошо получается, верно?» – произнесла она. Положив блузку в чемодан, она ушла. Мы больше никогда об этом не говорили. Меньше, чем через год, ее не стало.

Элис села на постели, отхлебнула из чашки кофе, сделавшегося холодным и горьким, и заставила себя глотнуть.

– Должно быть, инфекцию занесли Натали во время аборта. Теперь я понимаю, почему она ко мне так относилась. Дело не только в артрите.

– Ты имеешь в виду беременность?

Финей до сих пор держал ее за руку. Она закрыла глаза и отвернулась от него, давая возможность отстраниться.

– Да.

– Второе фото? С тобой?

Она была раненой птицей в коробке, запертой в темноте. Она ничего не видела. Она слышала только стук собственного сердца, отчаянно рвавшегося из груди. Но чьи-то руки держали ее бережно, ласково, не желая причинить новую боль. Она почти не чувствовала, что он обнимает ее, даже начала сомневаться, не кажется ли ей это и не осталась ли она одна. Но потом он что-то зашептал, тихо-тихо, и она поняла, что он по-прежнему с ней. Элис глубоко вдохнула и закрыла глаза:

– Был ураган.

Они сидели на чердаке втроем, стараясь не слушать, как ветер ломится в дом. Он хотел внутрь. Подобный обезумевшему зверю, он визжал и стонал, швырялся чем попало – кирпичами, деревьями, всем, до чего мог дотянуться. Элис слышала скрип гвоздей, выдираемых из дерева, и мерный могучий плеск воды о фундамент дома, как будто их уже сорвало с якоря и несет в открытое море.

Все утро синоптики докладывали о терзающей поступи Агнес: сначала ураган, потом просто понижение давления и наконец, неожиданно, возвращение тропического циклона, который объединился с нетропической зоной низкого давления и взорвался над Пенсильванией. Он вытеснил из берегов Джинеси, Канистео и Шиманг; раздул Саскуэханну и Чесапикский залив; грозил прорвать дамбу Коновинго; сметал железнодорожные пути, дома, людей. Но никто не ждал, что он заберется так далеко на север.

Натали угрозами приструнила Терезу, которая готова была бросить своих многолетних подопечных и искать место где-нибудь повыше. Заметив, что вода добралась до подвала, они вдвоем заволокли Элис наверх. Та лежала на тонком одеяле и двух подушках. Электричество давно пропало, но по движению влажного воздуха она догадывалась, что Натали мечется в темноте. Элис пыталась сосредоточиться на рваных звуках собственного дыхания, предпочитая их неустанному вою грозы:

– Надо вызвать врача.

Волосы Натали были стянуты в мокрый от пота узел, и Элис в молочном луче фонаря заметила, как ее щеки расцветают красным. Она провела ладонью по лбу, села на корточки рядом с Элис и укрыла одеялом ее живот.

– И как я, по-твоему, это сделаю, Элис? На улице ураган. Послушай меня, – она отмахнулась от протянутой руки. – Нет, послушай меня. Телефонные линии нарушены. Никто не приедет. Мы одни.

Ее спина должна была вот-вот лопнуть, Элис не сомневалась в этом. Все внутри нее было на грани взрыва, а она думала лишь: «Пускай. Пусть меня разорвет на миллион осколков, только бы ребенок остался цел».

– Натали, обещай, – она собрала остатки сил и вцепилась в руку сестры мертвой хваткой, еще сильнее стиснув ее на новой волне боли. – Не допусти, чтобы с моим ребенком что-то случилось. Обещай.

– Помолчи. Тереза знает, что делать. Она уже делала это раньше, правда, Тереза?

Та кивнула, но глаза у нее были стеклянными от страха. Элис видела, как бледные пальцы Натали раскрылись веером на плече Терезы, соединив их троих в одну связку. «Мы как стая обезьян», – подумала она, начиная бредить.

– Обещай. Kaboutermannekes.