Райские новости

Именно тогда в мою жизнь вошла Дафна. По иро­нии судьбы. Она была старшей медсестрой в местной больнице, которую я посещал, отвечала там за женское отделение. Случалось, мы изредка разговаривали о па­циентах в ее каморке-кабинете. К одной пациентке мы оба проявляли особый интерес — это была монахиня лет сорока, сестра Филомена, умиравшая от какой-то не поддающейся лечению формы рака костей. В тече­ние многих месяцев она неоднократно ложилась в больницу, часто мучимая сильными болями. Ей ампу­тировали ногу, но это не остановило развитие болез­ни. Врачи больше ничем не могли ей помочь, и она спокойно и мужественно приняла свою судьбу. Она обладала поразительной верой и была абсолютно убеждена, что встретится с Создателем, или, как гово­рилось в литургии, сопровождавшей ее пострижение в монахини, со своим женихом. Естественно, я не сму­щал ее моими сомнениями, с притворным пылом де­монстрируя в ответ такую же веру. Видимо, сестра Фи­ломена сказала Дафне, каким источником утешения и вдохновения я ей служил, и мне было очень неловко, когда я услышал эти совершенно незаслуженные по­хвалы из вторых уст.

После того как сестра Филомена в последний раз покинула больницу и вернулась в монастырь умирать (что и случилось месяца два спустя), Дафна сказала, что общение с монахиней оставило глубокий след в ее душе, вызвав желание больше узнать о католической вере. И спросила, можно ли приходить ко мне за на­ставлениями (эту фразу она, очевидно, услышала от сестры Филомены). Я попытался направить ее к млад­шему священнику своего прихода, но она настояла на моей кандидатуре. Возможно, это было предостереже­нием. Однако я не знал, как отказаться, чтобы это не выглядело одновременно грубым и нелепым. Таким образом, каждую неделю в четверг вечером или днем в пятницу, когда у Дафны не было ночного дежурства, она приходила в мой дом при церкви, и мы шли в гос­тиную, где тикали часы и над каминной полкой висело массивное гипсовое распятие, а по стенам — слишком яркие миссионерские плакаты; там мы садились друг против друга за полированный стол, на стулья с пря­мыми спинками и покрытыми дерматиновыми чехла­ми сиденьями, которые давным-давно превратились в неглубокие неудобные воронки, и прорабатывали по­ложения католической веры. Какой фарс.

Поначалу я задался целью покончить со всем этим как можно скорее, чтобы, когда у Дафны возникнут возражения или она, подавшись вперед и серьезно гля­дя мне в глаза, выразит недоумение по поводу какого-либо из догматов, я смог бы пожать плечами и, отведя взгляд, сказать, мол, да, с чисто рациональной точки зрения некоторые проблемы есть, но вам надо рассмо­треть их в контексте веры как единого целого; а затем перейти к следующему догмату. Но вскоре я начал ждать ее еженедельных посещений. Видит Бог, мне бы­ло одиноко. Мне недоставало компании моих бывших коллег, которая собиралась в преподавательской в Этеле. Мой младший священник Томас был славным пар­нем, молодым ливерпульцем, не так давно посвящен­ным в сан и прикомандированным к нашей страдаю­щей от нехватки священников епархии, но его мирские увлечения лежали в основном в области фут­бола и рок-музыки (он живо интересовался молодежным клубом, а по субботам служил очень популярную у прихожан вечернюю литургию с пением молитв на народные мотивы) — предметов, в которых я совер­шенно не разбирался. Экономкой нашей была худая, страдающая артритом вдова, по имени Агги, чьи разго­воры в основном крутились вокруг цен на продукты и болей в ее суставах. Дафна была не самой умной в ми­ре женщиной, но она проявляла интерес ко всему но­вому: смотрела по телевизору достаточно серьезные программы, читала романы, получившие литератур­ные премии, и время от времени ездила в Лондон — в театр или на выставку. Она закончила хорошую шко­лу-интернат для девочек (ее отец был кадровым воен­ным, часто находившимся по долгу службы за грани­цей) и приобрела там вполне благородный акцент и манеру речи, которые сбивали с толку многих людей (я слышал, как больничный персонал передразнивает Дафну у нее за спиной), но не меня. У нас выработалась привычка немного поговорить на светские темы, по­сле того как предписанная порция наставлений быва­ла пройдена. Постепенно наставления становились более поверхностными, а разговоры более продолжи­тельными. Я начал подозревать, что Дафна желает стать католичкой не сильнее, чем я — возродить свою веру, и что у нее тоже есть личные причины для про­должения курса наставлений.