Райские птички

«Уморят они меня, ей богу — уморят», — причитал Фреттхен, осторожно спускаясь по невидимым ступенькам.

Щёлкнул выключатель, Хорёк заморгал, повёл острым носом, словно оправдывая свою кличку, и, шаркая разношенными кожаными шлепанцами, направился к холодильнику.

«Та–а–ак, что тут у нас?»

Кто–то способен бесконечно любоваться на огонь, кто–то — на воду, а Марк Фреттхен — на содержимое своего любимца шарпа. В белоснежных чертогах покоились упаковки с сырами твердыми и мягкими, с плесенью и без, с чесноком, халапино, ягодами и фруктами. Их теснили плотные сосиски, розовая ветчина и нежный окорок под копчёной корочкой. Соленья и маринады, джемы, молоко и сливки, фрукты и овощи — чего только не скрывалось за волшебной дверцей.

«Идите ко мне, мои хорошие», — ласково, словно цыплятам, прошептал он крупным, отборным яйцам. Осторожно снял с полки прозрачную ячейку и водрузил её на гранитную столешницу.

Не прошло и получаса, как на сковороде зашипели волнистые лепестки бекона, в миске пышной пеной вздыбился омлет, а по деревянной дощечке бойко застучал нож, превращая крепкие шампиньоны и ароматный перец в аккуратные ломтики. Тостер выстрелил поджаристыми кусочками хлеба — они тут же покрылись тающим чесночным маслом. В широкую глиняную кружку с черным кофе полились густые сливки. Хорёк неторопливо потягивал напиток, тая от блаженства и предвкушая ранний пир.

Однако не успел он проглотить кусок истекающего сыром омлета, как в кармане халата снова раздался тревожный сигнал айфона.

«Ну что ещё!» — драматически застонал Фреттхен, с сожалением выпуская из рук вилку и вытаскивая на свет божий экран с оповещением. — «Хатчинсоны? Опять?! Что им не живётся? Не понимаю! Молодые, здоровые, красивые — особенно Вилина красивая, да. Ну что ещё надо этому верзиле Роберту?»

Тираду свою он — за неимением других слушателей — обратил к петуху–солонке и курочке–перечнице. Тараща глаза–бусины и растопырив расписные крылышки, фарфоровая парочка послушно внимала хозяину.

«Такая девушка! — сетовал Хорёк, — скромная, тихая, нежная — мечта любого мужчины! Фигура как у модели! Глаза как у ребёнка! Улыбка как у Моны Лизы! Джереми и тот понимает… Джереми…»

Вилка звякнула о пустую тарелку, за ней отправилась скомканная салфетка, Хорёк же, бурча себе под нос, засеменил к единственному своему утешителю — холодильнику. На этот раз из ледяных глубин появилась коробка апельсинового сока. С хрустальным звоном посыпались в высокий стакан кусочки льда, их закрутило в оранжевом водовороте, и Фреттхен, делая маленькие, неторопливые глоточки, продолжил свой монолог.

«Вроде бы не плохой парень, но до чего проблемный. Мало того, что сам вечно ищет неприятностей, так еще и распространяет повсюду негатив. Всякий, кто входит с ним в контакт, теряет удовольствие от жизни».

Допив сок, Хорёк принялся ворошить морозильник.

«Вот и результат — два оповещения за ночь! Нет, это никуда не годится»

Раскопки увенчались успехом. Жёлтые глаза под рыжими ресницами вспыхнули от удовольствия при взгляде на добычу — пластиковое ведёрко с мороженым.

«Французская ваниль», — мурлыкнул психолог и, вооружившись ложкой, отправился в кабинет.

Небольшая квадратная комната, выкрашенная в нейтральный бежевый цвет, находилась на втором этаже, рядом со спальней. Скромная обстановка состояла из легкого компьютерного столика на алюминиевых ножках, промятого кожаного кресла и пары металлических шкафов, похожих на сейфы. Окна прикрыты пластиковыми жалюзи. В углу одноногим, худым журавлем вытянулся напольный светильник.

Среди этого минимализма солидно выделялся огромный плоский экран монитора. Привычно водрузив на стол ведёрко, Хорек набрал полный рот мороженого и включил компьютер. Под мелодичный перезвон явилось множество иконок, и по ним бойко запрыгал курсор. Разноцветным потоком, сменяя друг друга, стремительно разворачивались графики. Зелёные кривые уверенно ползли вверх и, достигая максимальной отметки, вспыхивали сакральным фиолетовым. Те, что сползали к нулю — желтели на глазах. А были и такие, что опускались в минус, наливаясь оранжевым, угрожая зардеть в любую минуту. Пару раз мелькнули красные точки, на них Фреттхен останавливался подольше, сводя к переносице кустики бровей и страдальчески шевеля губами.

Сверяясь с айфоном, он перелистал графики и свернул окна. Сунул в рот очередную порцию французской ванили и, повозив мышкой, вытащил на экран сразу несколько картинок. Полутёмные столовые, классы и кабинеты. Пустынные коридоры с приглушенным освещением. Спальные корпуса.

Психолог безмятежно разглядывал спящих — все тихо, спокойно, вот и хорошо. А то бывает, воспитанники устраивают бои подушками. Или, что ещё хуже, забираются в кровать по двое, а то и по трое, шепчутся и хихикают. Не говоря уже о недопустимости подобного с точки зрения гигиены и морали, это ведёт к потере формы. Утром, на медитации клюют носом, а то и вовсе засыпают — невозможно работать. Заметив нарушителей, Фреттхен тут же звонил дежурному воспитателю, и тот наводил порядок.