Райские птички

Фреттхен сразу почувствовал скрытую угрозу, исходящую от Гельмута Верхаена. Энергетика этого жёсткого человека никак не хотела вплетаться в позитивные, высокие частоты Эколы. Свинцовые глаза под нависшими веками излучали тяжёлое превосходство, оно давило, прибивало к земле. Скрипучий голос убивал всякую радостную эмоцию. Холодная сдержанность сбивала с толку и повергала в растерянность.

А после того, как он увидел пожилого профессора в ногах у обнаженной Софи… Гельмут Верхаен стал Марку не просто неприятен, но отвратителен. Как отвратителен огромный, заросший седой шерстью паук, сосущий в своем плесневелом углу кровь из трепетной бабочки.

И как назло, Верхаен становился всё дотошнее, следовал за Фреттхеном неотступно, распространяя вокруг затхлую ауру. Порой Марку казалось, что ещё немного и он начнет задыхаться. Даже сам профессор заметил эти приступы удушья у коллеги, но списал их на пыльцу тропических цветов и брезгливо посоветовал принять что–нибудь от аллергии.

Когда Верхаен неожиданно позвонил с дороги и объявил, что ему пришлось уехать по семейным обстоятельствам, психолог возликовал.

Он порхал весь день без устали и даже после вечерней медитации закрутил в танце лёгкую, как перышко, Триоль. А после, возвратясь домой, позволил себе щедро полить любимое мороженое густым, ароматным бэйлисом.

Но проклятье профессора не исчезло с его отъездом. Словно поры плесени, оно рассеялось по всей Эколе. Чем ещё объяснить, что в тот же вечер случилось доселе неслыханное?

Несчастный психолог поперхнулся мороженым, когда с пропускного пункта позвонил дежурный и сообщил, что Джереми и Вилина пытались бежать. Что это, если не проклятый вирус похоти, который старый извращенец притащил с собой и которым заразил молодые неискушенные души? Слава всем богам, его не было в этот момент на месте! Иначе всем бы не поздоровилось и в первую очередь — самому Фреттхену.

Так размышлял Хорёк, шагая сквозь нежный утренний туман к «детскому городку».

«Хоть бы он там просидел подольше, — стучало в висках в такт шагам по пустому, коридору сонной и тихой школы. — Или вообще бы не вернулся, — думал он, дёргая ручку двери своего кабинета. — Да, это было бы здорово!»

Последнюю фразу он, очевидно, произнес вслух, потому что Верхаен, преспокойно сидящий за столом, будто никуда и не отлучался, тут же отреагировал:

— Что было бы здорово?

Взметнув прицельный, недобрый взгляд на психолога и нервно постукивая карандашом по столу, он ожидал ответа.

— Ээээ, доброе утро, Гельмут! Это я сам с собой. Замечтался, знаете.

— К сожалению, знаю. Вы слишком много мечтаете, господин школьный психолог. Поэтому у вас под носом и творятся всякие непотребства.

— Что вы имеете в виду? — выдавил Фреттхен, каменея в предчувствии разноса.

— Ну, что вы встали как изваяние? Пойдите, сделайте нам кофе.

— Одну минуту.

«Нет, похоже, проклятый паук ничего не знает про Джереми с Вилиной, — размышлял Хорек, заливая воду в кофемашину, — иначе бы про кофе и не вспомнил. А, может, ещё что–то стряслось за ночь? Это постоянное ожидание неприятностей доведет меня до инфаркта!».

Верхаен принял чашечку с эспрессо, сделал мелкий, воробьиный глоток и вместо благодарности произнёс:

— Что это за опросники раздают у вас под носом?

— Какие опросники? — прохрипел Фреттхен и, едва успев поставить чашку на стол, зашёлся кашлем.

Профессор, брезгливо сморщившись, терпеливо наблюдал, как Хорёк вертится на стуле, пытаясь похлопать себя по спине.

Наконец, психолог откашлялся и переспросил, задыхаясь и утирая слёзы:

— О каких опросниках идёт речь, Гельмут?

— Вот видите, — с чувством превосходства отозвался Верхаен, — вы даже не в курсе, что у вас в Эколе делается. Хотя сидите безвылазно на этом полуострове в отличие от меня.

— Кто вам про них рассказал? Я ничего об этом не знаю.

— Не важно, кто мне рассказал. Важно, что ваш воспитанник Хайли — между прочим, приятель Джереми, тёмная лошадка — умудрился провернуть какую–то масштабную акцию. И вы об этом не имеете никакого представления. Как не имеете представления о том, какие вопросы задавали вашим подопечным и с какими целями. И что они отвечали вы тоже, разумеется, не знаете.

— О, боже мой, — устало пробормотал Фреттхен, — я, правда, ничего об этом не слышал. Сейчас же с этим разберусь. То есть не сейчас же, а после утренней медитации.

— Будьте так любезны. И непременно доложите мне обо всем, что узнаете. Хотя, нет. Я сам, лично, этим займусь. Мы вместе допросим Хайли. Позвоните мне, когда будете готовы. Я подойду.

— Хорошо, — покорно кивнул Фреттхен и поинтересовался. — Как вы съездили?

— Отвратительно, — холодно бросил Верхаен. — А вас что, это правда интересует?

— Нет. Да. Ну не то, чтобы очень. Простите за любопытство, Гельмут.

Хорёк совершенно смешался, как, впрочем, и всегда — этот паук так умело раскидывал свои сети, что несчастный психолог неизбежно в них застревал, трепыхаясь в самой неловкой позе.

Он вытер вспотевший лоб и поспешил откланяться:

— Позвольте мне приступить к работе — мне нужно обговорить с учителями тему сегодняшней медитации.