Райский сад

«Итак, они подруги, — думал Дэвид. — Знать бы только, что такое в ее понимании «подруга»». Он постарался отвлечься от всего сказанного выше и просто говорил и слушал, осознавая нереальность той реальности, в которой они все оказались. Он знал, как каждая из девушек отзывалась о другой, и знал, что каждая из них прекрасно знает, о чем думает другая и даже о чем она с ним говорит. В некотором смысле они и в самом деле подруги: несмотря на полное неприятие, они понимают друг друга и наслаждаются обществом друг друга при том, что абсолютно не доверяют одна другой. «Мне тоже приятно находиться в их компании, но на сегодня с меня довольно».

Завтра он должен вернуться в свою страну. Кэтрин ревновала его к этой стране, а Марита уважала ее и любила. В той стране он был счастлив, там ему было так хорошо, что это не могло продлиться долго. Сейчас его снова вырвали из столь дорогого ему мира и поместили в вакуум, где не было ничего, кроме сумасшествия, которое теперь приняло форму преувеличенной практичности. Он устал от всего этого, и ему было неприятно, что Марита объединилась со своим врагом. Ему Кэтрин никогда не была врагом, за исключением тех случаев, когда принимала его собственный образ в своих бесплодных ирреальных поисках любви, но и тогда она была врагом только самой себе. Ей необходимо иметь врага, поэтому она предпочитает держать его поблизости, а ближе себя у нее никого нет, к тому же она знает все слабые и сильные стороны этого врага и с легкостью находит бреши в его обороне. «Она искусно обходит меня с фланга, потом обнаруживает, что это ее собственный фланг, и решающая схватка оборачивается беспрерывным кружением, и пыль, которая взметается вокруг нас, — это все, что осталось от нас с нею».

После ужина Кэтрин захотела сыграть с Маритой в нарды. Они всегда играли всерьез, на деньги. Когда Кэтрин ушла за доской, Марита сказала Дэвиду:

— Пожалуйста, не приходи сегодня ко мне после всего, что случилось.

— Хорошо.

— Ты понимаешь, почему я прошу тебя об этом?

— Не говори мне о понимании, — сказал Дэвид.

Утром Дэвид собирался приступить к работе и по мере приближения этого часа становился все холоднее.

— Ты сердишься?

— Да.

— На меня?

— Нет.

— Нельзя сердиться на больного человека.

— Ты просто мало живешь на свете. Как раз на больных все и сердятся. Вот заболеешь когда-нибудь — сама увидишь.

— Мне жаль, что ты сердишься.

— А мне жаль, что я вообще тебя встретил.

— Не надо, Дэвид, пожалуйста.

— Ты же понимаешь, что я говорю не всерьез. Просто я уже настроился на работу.

Он ушел в спальню, включил бра со своей стороны кровати, устроился поудобнее и принялся читать одну из книг Хадсона, которую выбрал за самое скучное название — «Природа меловых долин». Он знал, что скоро начнет читать запоем, и самые интересные книги решил пока приберечь. Но оказалось, что скучным в книге было только название. Он увлекся, забыл о своих невзгодах и уже скакал верхом лунной ночью вместе с Хадсоном и его братом сквозь заросли высокого, по грудь, чертополоха, который в лунном свете казался белым, но потом стук костяшек и приглушенные голоса Мариты и Кэтрин все-таки выдернули его из этого мира. Он вышел в бар и налил себе виски с перье, собираясь отнести его в комнату и продолжить чтение. Он посмотрел на девушек: они продолжали играть и уже не казались ему персонажами какой-то фантастической пьесы, в которую против воли втянули и его, и выглядели абсолютно нормальными людьми.

Он вернулся в спальню и снова уткнулся в книгу, прихлебывая виски, потом разделся и выключил свет. Он уже почти заснул, когда в комнату вошла Кэтрин. Ему показалось, что она очень долго пробыла в ванной, прежде чем лечь в кровать. Он лежал неподвижно, стараясь дышать ровнее, и надеялся, что сумеет заснуть.

— Ты спишь, Дэвид? — спросила она.

— Засыпаю.

— Тогда не просыпайся. Спасибо, что остался здесь спать.

— Я всегда здесь сплю.

— Но ты не обязан этого делать.

— Обязан.

— Я рада, что ты здесь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Ты не поцелуешь меня перед сном?

— Конечно, — сказал он.

Он поцеловал ее, и она снова была той Кэтрин, какой была прежде и какой иногда, ненадолго, становилась ради него.

— Прости, что опять расстроила тебя.

— Не будем об этом.

— Ты меня ненавидишь?

— Нет.

— Мы можем начать все сначала?

— Не думаю.

— Тогда зачем ты пришел сюда?

— Потому что здесь мое место.

— Только поэтому?

— Я подумал: а вдруг тебе одиноко?

— Так и есть.

— Мы все одиноки, — сказал Дэвид.

— Это ужасно: лежать в одной постели и чувствовать себя одинокими.

— Но выхода нет. Всем твоим планам — грош цена.

— Но я же еще ничего не сделала.

— Все равно это — сумасшествие. Я устал от твоих диких выходок. Не только у тебя может лопнуть терпение.

— Я знаю. Но разве мы не можем попробовать еще хотя бы раз? Я правда постараюсь быть хорошей. Я могу. У меня уже почти получилось.

— Мне все надоело, чертенок. Все, понимаешь?

— Но может, ты все же попробуешь ради нее и ради меня?

— Это бессмысленно, и мне все надоело.