Райский сад

Пусть Кэтрин делает все, что захочет. Он выглянул на улицу — как раньше, счастливый и беззаботный. Отличный день для полетов. Жаль, что здесь негде арендовать самолет, а то бы он показал Марите, на что он способен в такой-то день. Ей бы понравилось. Но поблизости нет аэродрома. «Ну и ладно. Нам и так хорошо. Можно покататься на лыжах. Через пару месяцев начнется лыжный сезон. Было бы только желание. Господи, как же хорошо, что я наконец закончил рассказ и что у меня есть Марита. Марита, которая не ревнует меня к работе и которой интересно, о чем я хочу написать и как у меня получается. Она действительно понимает меня, а не делает вид. Я люблю ее, и ты запомни это, виски, и ты, перье, будь свидетелем, мой старый добрый перье, ведь я всегда хранил тебе верность — по-своему, конечно, но все же. До чего ж хорошо, когда хорошо. Глупое чувство, но как же оно подходит сегодняшнему дню».

— Поехали, девочка, — сказал он, появившись на пороге комнаты Мариты. — Что тебя держит, кроме твоих прекрасных ног?

На ней были облегающий свитер и брюки.

— Я готова, Дэвид, — сказала она с сияющим лицом.

Она расчесала свои темные волосы и посмотрела на него.

— Люблю, когда ты такой веселый.

— Просто день сегодня чудесный, и мы с тобой — счастливые люди.

— Ты правда так думаешь? — спросила она, когда они подходили к машине. — Мы можем быть счастливы?

— Да, — сказал он. — Я думаю, все изменилось сегодня утром или, может быть, ночью.

Глава двадцать пятая

Когда они вернулись в гостиницу, машина Кэтрин уже стояла на подъездной аллее, справа от посыпанной гравием дорожки. Дэвид поставил «изотту» рядом, они с Маритой вышли, молча обогнули маленькую приземистую пустую голубую машину и пошли по тропинке к террасе.

Окна кабинета были открыты. Марита остановилась возле своей двери и сказала:

— До свидания, Дэвид.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил он.

— Не знаю. Буду сидеть у себя.

Он вышел во внутренний двор и зашел в гостиницу через центральный вход. Кэтрин сидела в баре, листая журнал. На стойке перед нею стояли бокал и ополовиненная бутылка вина. Кэтрин подняла голову.

— И зачем ты вернулся? — спросила она.

— Мы пообедали в городе и вернулись.

— Как поживает твоя потаскуха?

— У меня нет потаскухи.

— Я имела в виду ту, для которой ты пишешь свои рассказы.

— Ах вот в чем дело. В рассказах.

— Да, в рассказах. Отвратительные, скучнейшие байки о том, как проходило твое взросление под руководством твоего отца — пьяницы и плута.

— Он не был плутом.

— Разве он не обманул жену и всех своих друзей?

— Нет. Разве что себя самого.

— Он настоящий негодяй, судя по твоим... не знаю уж, как это назвать... наброскам, зарисовкам или, скорее даже, бессмысленным анекдотам.

— Ты имеешь в виду рассказы?

— Это ты называешь их рассказами.

— Да, — сказал Дэвид.

Стоял чудесный ясный день, гостиница была удобной и чистой, их спальня — уютной и солнечной; но Дэвид налил себе бокал превосходного холодного вина, отпил глоток и понял, что оно не в силах согреть его холодное, заледеневшее сердце.

— Может, привести тебе наследницу? — спросила Кэтрин. — А то, не дай Бог, подумает, будто мы забыли, чей сегодня день, или что мы собрались тут пить без нее.

— Тебе не обязательно ходить за ней.

— Отчего же? Я с удовольствием. Сегодня ее очередь заботиться о тебе. В самом деле, Дэвид, я не такая уж и дрянь. Хотя разговариваю и веду себя именно так.

Ожидая, пока Кэтрин сходит за Маритой, Дэвид выпил еще бокал шампанского и почитал парижское издание «Нью-Йорк Геральд», которую до его прихода читала Кэтрин. Пить в одиночку было неинтересно, и Дэвид отыскал на кухне пробку, заткнул бутылку и уже хотел было поставить ее в ледник, когда вдруг заметил, что она слишком уж легкая. Он посмотрел ее на просвет пробивающегося в западное окно солнца, увидел, что вина там осталось на два глотка, и вылил остатки в бокал. Пустую бутылку он поставил на плиточный пол. Дэвид залпом выпил вино, но не получил ожидаемого эффекта.

Слава Богу, с рассказами дело сдвинулось с мертвой точки. Его последняя книга была хороша как раз тем, что он рассказал в ней о настоящих людях и сумел описать все максимально правдоподобно. Надо было только как следует вспомнить все, а потом решить, чем можно пожертвовать для того, чтобы сфокусировать внимание на важных для него деталях, таких как, например, блистающий зной или поднимающийся к небу дым от костра. Он знал, что уже научился это делать.

Мнение о его рассказах, высказанное Кэтрин с явным намерением уколоть, вернуло Дэвида к размышлениям об отце, о своей работе, наконец, о самой своей жизни. «Сейчас ты уже взрослый, поэтому должен научиться спокойно и без раздражения относиться к тому, что кто-то не понимает или недостаточно ценит твою работу. Она понимает тебя все меньше и меньше. Ты хорошо поработал, и до тех пор, пока работа идет, больше ничто не должно тебя волновать. Постарайся забыть о своих амбициях и просто помочь ей. Завтра надо будет еще раз пройтись по тексту и отшлифовать его».