Райский сад

Дэвид передал ей чашку с артишоками и соус и достал вторую бутылку тавельского. Вино еще не успело нагреться. Дэвид сделал долгий глоток и сказал:

– Мы сгорели дотла. Сумасшедшая женщина спалила Борнов.

– А мы с тобой – Борны?

– Конечно. Мы с тобой – Борны. Возможно, оформление бумаг займет какое-то время, но это ничего не меняет. Хочешь, я дам тебе письменное заверение? Я думаю, это возможно.

– Мне не нужно никаких заверений.

– Тогда я напишу это на песке, – сказал Дэвид.

Они проспали крепким здоровым сном до самого вечера. Солнце уже садилось, когда Марита проснулась и посмотрела на спящего Дэвида. Он спал с плотно сомкнутыми губами и мерно дышал. До сих пор она лишь два раза видела его спящим, и только сейчас у нее появилось право рассматривать его лицо, грудь и руки, свободно вытянутые вдоль тела. Марита подошла к двери ванной комнаты и улыбнулась своему отражению в большом высоком зеркале. Потом оделась и пошла на кухню поболтать с мадам.

Когда она вернулась, Дэвид все еще спал. Марита села возле него на кровать. В сумерках его волосы создавали резкий контраст с загорелым лицом и казались совсем белыми. Марита ждала, когда он проснется.

Они сидели в баре и пили виски «Haig Pinch» с перье. Марита пила очень мало.

– Мне хочется, чтобы ты каждый день ездил в город, покупал газеты и читал их где-нибудь в кафе. И чтобы ты ходил в клуб и встречался с друзьями.

– У меня нет такого обыкновения.

– Хорошо, но нужно, чтобы какую-то часть дня ты проводил без меня. Я не имею в виду то время, когда ты работаешь. Раньше тебя всегда окружало слишком много девушек. Теперь я прослежу, чтобы твоими друзьями были только мужчины. Напрасно Кэтрин не позволяла тебе общаться с друзьями.

– Она не запрещала мне. Я сам не хотел.

– Может, и так. Как ты думаешь, у нас будут друзья? Настоящие нормальные друзья?

– Один друг у нас с тобой уже есть.

– Но у нас будут другие друзья?

– Может, и будут.

– А они не отнимут тебя у меня? Ведь я так мало знаю по сравнению с ними.

– Они знают ровно столько же.

– Вместе с ними в твою жизнь войдут молодость, свежесть и новизна, и я стану тебе не нужна.

– Ничего такого не произойдет.

– Я убью их, если они попытаются отнять тебя у меня. Я не она, и я никому тебя не отдам.

– Вот и хорошо.

– Я хочу, чтобы у тебя были друзья среди мужчин и чтобы ты встречался с боевыми товарищами, чтобы тебе было с кем пострелять в тире или сыграть в карты в клубе. Но других женщин рядом с тобой больше не будет. Хорошо? А то знаешь, как это бывает: молодая хорошенькая женщина влюбится в тебя и начнет говорить, что только она тебя понимает, и тому подобное…

– Я не бегаю за каждой юбкой. Ты же знаешь.

– Но они повсюду. Каждый день тебе будут встречаться новые женщины. Нельзя зарекаться. Тебе особенно.

– Я люблю тебя, – сказал Дэвид, – теперь ты – моя женщина и моя подруга. Не думай о плохом. Просто будь рядом.

– Я всегда с тобой.

– Я знаю. И я счастлив, что ты рядом, и что сегодня мы будем спать вместе, и что так будет всегда.

В темноте Марита лежала, приникнув к нему всем телом, и он чувствовал ее груди на своей груди, ее руки у себя на шее, ее ищущую руку и ее губы на своих губах.

– Я – твоя девушка, – сказала она в темноте. – Твоя девушка. Что бы ни случилось, я всегда буду твоей. И я всегда буду любить тебя.

– Да, любовь моя. Спи спокойно. Сладких снов тебе, моя любимая девушка.

– Ты спи, – сказала она, поднимаясь с постели, – я буду через минуту.

Когда она вернулась, он уже спал. Марита легла рядом и натянула простыню. Он спал на правом боку и нервно дышал.

Глава тридцатая

Дэвид проснулся, едва забрезжило утро. В сером предрассветном сумраке стволы сосен показались ему иными, чем те, что он привык видеть в окне, и море, видневшееся в просвете между деревьями, словно отступило немного дальше. Он так и проспал всю ночь на боку и отлежал правую руку. Сейчас, окончательно стряхнув сон и увидев Мариту, он наконец вспомнил, что провел ночь в ее комнате, и понял, отчего так изменился вид за окном.

Теперь он вспомнил все. Дэвид встал, окинул нежным взглядом загорелое тело Мариты, потом укрыл ее простыней, легонько поцеловал и, набросив халат, вышел в холодную утреннюю сырость, унося с собой образ спящей девушки. У себя в комнате он принял холодный душ, побрился, надел рубашку и шорты и отправился в свой кабинет. Возле комнаты Мариты он задержался и тихонько приоткрыл дверь. Постояв немного и посмотрев на спящую Мариту, он неслышно закрыл дверь и пошел к себе.

В кабинете он достал коробку новых карандашей и чистую тетрадь. Пять карандашей сразу заточил и принялся за работу. Он писал рассказ о своем отце и о том рейде в год восстания Маджи-Маджи, который начался с перехода через злополучное горькое озеро. Этот переход доконал их в тот день, и к тому моменту, когда начало всходить солнце, оказалось, что они не проделали и половины того пути, который можно было пройти лишь в темное время суток. Пришел день, а вместе с ним – миражи и невыносимое пекло.