Райский сад

Они выпили, мадам разложила омлет по тарелкам, и они выпили еще, на этот раз молча.

– Поешь, пожалуйста, Дэвид, – сказала Марита.

– Хорошо, – сказал он, отпил еще глоток вина и медленно съел кусочек омлета.

– Поешь хоть немного, – настаивала Марита. – Тебе станет лучше.

Мадам посмотрела на Мариту и покачала головой.

– Оттого, что вы не будете есть, никому лучше не станет, – сказала она.

– Конечно, – сказал Дэвид.

Он медленно ел и пил шампанское, которое вспенивалось всякий раз, когда он наполнял бокал.

– Где она оставила машину? – спросил он.

– На станции. Парнишка проводил ее и привез ключи от машины. Они в вашей комнате.

– В вагоне было много народу?

– Нет. Он помог ей занести вещи в купе. Там было всего несколько пассажиров. Ей не придется тесниться.

– Да, это недешевый поезд, – сказал Дэвид.

– Поешьте цыпленка, – уговаривала мадам. – И пейте вино. Откройте еще бутылку. Ваши женщины умирают от жажды.

– Я не хочу пить, – сказала Марита.

– Хотите, хотите, – сказала мадам. – Выпейте и возьмите бутылку с собой. Это хорошее вино. Месье сейчас будет очень кстати бутылка хорошего вина.

– Я не хочу много пить, chérie[60], – сказал Дэвид мадам. – Завтра тяжелый день, и я должен быть в форме.

– Вы будете в полном порядке. Я же вас знаю. Только поешьте как следует. Хотя бы ради меня.

Через несколько минут она извинилась и сказала, что ей нужно ненадолго уйти. Дэвид наконец осилил цыпленка и съел весь салат, а когда мадам вернулась, они снова выпили вместе, после чего Дэвид с Маритой пожелали мадам, неожиданно сменившей тон на официальный, спокойной ночи и вышли на террасу полюбоваться ночным небом. Они так торопились, что не могли ждать. Дэвид нес недопитую бутылку в ведерке со льдом. Он поставил его на пол, привлек к себе Мариту и начал ее целовать. Они молча стояли, крепко обнявшись, потом Дэвид взял ведерко, и они направились в комнату Мариты.

Кровать была застелена на двоих, и Дэвид, поставив ведерко на пол, сказал:

– Мадам?

– Ну да, – подтвердила Марита. – Естественно.

Они лежали рядом. Ночь была ясная и прохладная, с моря дул легкий бриз.

– Я люблю тебя, Дэвид, – сказала Марита. – Теперь мне это ясно.

«Ясно, – подумал Дэвид. – Ясно. Ничего не ясно».

– До сегодняшнего дня, когда ты не мог остаться со мной до самого утра, я лежала одна и все думала, думала, и мне казалось, что тебе не понравится жена, которая не спит всю ночь напролет.

– И какой же ты будешь женой?

– Посмотрим. Сейчас я счастлива.

Ему казалось, что он долго не мог заснуть, но, вероятно, это ему только казалось: когда он проснулся, за окном уже занимался серый рассвет. Дэвид увидел рядом Мариту и почувствовал себя счастливым и сразу же вспомнил все, что произошло. Очень тихо, стараясь не разбудить Мариту, он встал с постели; она перевернулась на другой бок, и он поцеловал ее. Она улыбнулась, не открывая глаз, и сказала:

– Доброе утро, Дэвид.

– Спи, любовь моя.

– Хорошо.

Она свернулась клубком, словно маленький зверек. Дэвид смотрел на ее темную голову, на длинные темные блестящие ресницы, оттенявшие загорелые щеки, порозовевшие со сна, и думал: «Как же она красива!» Ее загар и невероятная гладкость кожи напоминали ему яванских женщин. Но главное: во сне она оставалась все той же Маритой, ее душа не блуждала где-то в потемках. За окном светлело, и краски на лице Мариты становились ярче. Дэвид покачал головой, перебросил вещи через левую руку и как был босиком вышел из комнаты навстречу новому утру. Каменные плиты террасы были еще мокрыми от росы.

В номере, где они жили с Кэтрин, он принял душ, побрился, отыскал свежую рубашку и шорты, оделся и окинул взглядом пустую спальню, где впервые утром не было Кэтрин. Потом вышел на кухню, нашел банку макрели «Капитан Кук» в белом вине, открыл ее, взял бутылку холодного пива «Туборг» и отправился со своей добычей в бар.

Он откупорил бутылку, сплющил крышечку, сдавив ее большим и указательным пальцами и, не увидев корзины для мусора, сунул в карман. Из открытой банки исходил пряный аромат маринованной макрели. Дэвид взял запотевшую бутылку и, отхлебнув холодного пива, поставил бутылку на стойку, достал из заднего кармана шортов письмо Кэтрин и перечитал его.

Дэвид, я вдруг поняла, что ты должен узнать, как это было ужасно. Еще хуже, чем сбить человека машиной, и не просто кого-нибудь, а ребенка. Глухой тяжелый удар о крыло или даже легкий толчок, и все покатилось, как снежный ком, и вокруг собирается орущая толпа. Какая-нибудь француженка кричит «Задавила!», даже если виноват был ребенок. Я понимаю, что я сделала, но теперь уже ничего не исправишь. Время невозможно повернуть вспять. Ужасно это сознавать, но так случилось.