Райский сад

– Нет. Когда вещь пишется на одном дыхании, ее потом невозможно вспомнить. Я сам каждый раз потом перечитываю и не могу поверить, что это написал я. Нет, если вещь получилась, ее невозможно восстановить. Каждый раз тебе дается только один шанс. И количество этих шансов тоже строго отмерено.

– Каких шансов?

– Написать хорошую вещь.

– Но ты же можешь все вспомнить, Дэвид. Ты должен вспомнить.

– Этого не может никто: ни ты, ни я, ни кто другой. Как только рассказ получается, я мгновенно теряю с ним связь.

– Она хотела причинить тебе боль.

– Нет.

– Тогда что?

– Ей не хватило терпения. Все, что случилось сегодня, случилось только потому, что она слишком спешила.

– Надеюсь, ко мне ты будешь так же снисходителен.

– Ты просто будь рядом и проследи, чтобы я не убил ее. Знаешь, что она надумала? Нет? Она собирается заплатить мне за рассказы, чтобы я не понес никакого ущерба.

– Нет.

– Да. Именно так. Она обратится к своим адвокатам, чтобы они назвали ей предположительную стоимость моих рассказов – и они их оценят, раз уж они смогли оценить фантастические штуковины «Руба»[56], – после чего она заплатит мне вдвое больше названной цены.

– Нет, правда, Дэвид, не могла она такого сказать.

– Она сказала, вот этими самыми словами. Осталось только уточнить детали и придумать, чем еще она может потешить свое великодушие, помимо выплаты мне двойной компенсации.

– Нельзя отпускать ее одну, Дэвид.

– Да знаю я.

– И что ты собираешься делать?

– Не знаю. Пока давай просто посидим. Сейчас некуда спешить. Я думаю, она устала и легла спать. Я бы тоже поспал, но с тобой и так, чтобы проснуться, а рассказы на месте, и я снова могу идти и спокойно работать.

– Так и будет. Ты будешь просыпаться рядом со мной и работать так же хорошо, как сегодня утром.

– Ты ужасно хорошая, Марита. Могла ли ты представить, на что себя обрекаешь, когда приехала сюда в первый раз?

– Ты меня недооцениваешь. Я прекрасно понимала, что меня ждет.

– Конечно, мы оба все понимаем. Выпьешь еще?

– Выпью, если ты тоже будешь, – сказала Марита и добавила: – Я только не знала, что будет схватка.

– И я не знал.

– Но твоим противником стало время.

– Не время, а Кэтрин.

– Только потому, что для нее время течет по-другому. И она от этого в панике. Вот ты сказал, что сегодня все произошло из-за того, что она слишком спешила. Я так не думаю, но главное ты угадал. В этой схватке твоим противником было время. Удивительно, как ты столько времени продержался.

Было уже совсем поздно, когда Дэвид позвал официанта и расплатился, оставив ему хорошие чаевые. Он сел в машину, включил фары и, отпуская сцепление, вдруг почувствовал, как на него снова наваливается ужас прошедшего дня. Он снова все вспомнил так четко и ясно, словно только что заглянул в печку для мусора и увидел золу от своих тетрадей, тщательно перемешанную ручкой от метлы. С трудом нащупывая фарами дорогу, он медленно проехал по пустому и тихому вечернему городу, миновал порт и вырулил на шоссе. Он почувствовал, как Марита прислонилась к нему, и услышал ее голос:

– Я понимаю, Дэвид. Мне тоже больно.

– Не принимай близко к сердцу.

– Я рада разделить твою боль. Жаль, что нельзя ничего исправить, но мы как-нибудь переживем это.

– Хорошо бы.

– Переживем. Toi et moi[57].

Глава двадцать восьмая

Как только Марита с Дэвидом переступили порог гостиницы, к ним сразу же вышла мадам и протянула Дэвиду письмо.

– Мадам уехала на поезде в Биарриц и оставила письмо для месье.

Они перешли на кухню.

– Когда она уехала? – спросил Дэвид.

– Сразу после того, как уехали мадам и месье, – сказала мадам Ороль. – Она отправила нашего паренька на станцию за билетом и наказала ему купить место в спальном вагоне.

Дэвид начал читать письмо.

– Что вы будете есть? – сказала мадам. – Остался холодный цыпленок, салат. Сейчас будет готов омлет. Могу подать ягнятину, если месье пожелает. Что он будет есть, мадам?

Пока Марита с мадам разговаривали, Дэвид дочитал письмо. Он убрал его в карман и посмотрел на мадам Ороль.

– Вам не показалось, что она была не в себе?

– Пожалуй, что так, месье.

– Она вернется, – сказал Дэвид.

– Да, месье.

– Мы должны быть к ней повнимательнее.

– Да, месье, – всхлипнула мадам, переворачивая на сковородке омлет. Дэвид обнял ее за плечи и поцеловал. – Идите пока обсудите все с мадам, – сказала она, – а я накрою на стол. Ороль с парнишкой уехали в клуб – играть в белот[58] и болтать о политике.

– Я сама накрою, – сказала Марита. – Дэвид, открой, пожалуйста, вино. Как ты думаешь, мы можем выпить лансонского?

Дэвид закрыл дверь ледника, освободил горлышко холодной бутылки от сургуча, ослабил проволоку и начал осторожно вынимать пробку, зажав ее большим и указательным пальцами, чувствуя острие металлического ободка пробки и многообещающий холодок округлой высокой бутылки. Он мягко вытащил пробку и разлил вино по бокалам. Мадам взяла свой бокал и встала спиной к плите. Все трое подняли бокалы. Дэвид не знал, за что пить, поэтому сказал первое, что пришло в голову:

– А nous et à la libertе[59].