Райский сад первой любви

Канатная дорога разрезала облака наискосок, вагончики фуникулера вдалеке казались маленькими, за их окном они медленно ползли в гору, а на другой стороне неспешно спускались. Словно бусины буддийских четок, когда их пересчитывали. Внезапно в душе у Ли Гохуа заиграла мелодия «Цинпин». Как там у Ли Бо? «Гляжу на облака – наряд твой вспоминаю, а глядя на цветок – твой лик»[34]. Тайваньские леса в самом конце лета все еще роскошны. При взгляде на облака он подумал о Фан Сыци. Но вспомнил не наряд, а то, как во время самого первого визита она сказала: «Мама не разрешает мне пить кофе, но я могу сварить!» Если подумать, то в этих словах скрыт глубокий смысл. Сыци протянула руку, чтобы достать с верхней полки шкафа кофемолку. Между топиком и юбкой показалась широкая полоска белой кожи на талии. Такая белая, словно разлинованный лист в ожидании написанного на нем слова, и когда отдаешь работу учителю, только тогда вспоминаешь, что именно забыл написать, остается огромная белая брешь, а учитель, проверяющий работы, тоже не знает, что же хотела сказать ученица. Наконец-то Сыци дотянулась до кофемолки, и ее топик, словно занавес в театре, скользнул вниз. Она не подняла головы и не посмотрела на учителя, однако лицо от измельчения кофейных зерен раскраснелось. Когда она потом пришла к нему в гости, то кофемолка стояла на кухонной мойке, и тянуться уже не было необходимости. Но когда она взяла кофемолку, лицо ее раскраснелось сильнее, чем в прошлый раз.

Ли Гохуа решился все-таки сделать последний шаг из-за чувства собственного достоинства Фан Сыци. Такие утонченные девочки ни за что не проболтаются, это слишком грязно. Высокая самооценка часто служит иглой, которой можно ранить и себя, и окружающих, но в этой ситуации высокая самооценка зашьет ей рот. Ли Гохуа теперь не хватало лишь подробного плана. По слухам, родители Фан Сыци без конца мотаются в командировки. Возможно, сложности возникнут из-за этой ее подружки Лю Итин. Когда сиамских близнецов разделяют, то жизненно важные органы в одном комплекте, и непонятно, кому их оставить. Сейчас можно было лишь надеяться, что из уважения к себе Сыци даже Лю Итин ничего не расскажет. В результате план Ли Гохуа еще не перебродил и не вызрел, как ему подарили целую бутылку с готовым планом.

Госпожу Чжан с десятого этажа больше всего на свете заботило замужество дочери. Ей только что стукнуло тридцать пять. Целых тридцать пять, а постоянного мужика нет, даже восковые свечи на именинном торте еле-еле горели. Госпожа Чжан, в девичестве Ли, еще в студенческие времена с господином Чжаном хлебнула немало трудностей, впоследствии господин Ли преуспел и сколотил состояние, но она сохранила скромные привычки. Господин Чжан был верен себе. Когда он только-только выпустился из университета, то всегда всю гущу из супа вычерпывал и отдавал госпоже Чжан, которая в то время еще была девицей Ли. Сейчас она уже стала госпожой Чжан, а ее супруг со всех банкетов приносил домой всякие вкусности. Собутыльники смеялись, что господин Чжан слишком старомоден, а тот в ответ отшучивался: «Только если ее покормлю, можно оправдаться за то, что вы меня пригласили отведать такие изысканные яства». Господин Чжан не слишком-то волновался из-за личной жизни дочери, хотя она и унаследовала невзрачную внешность матери и ее чувство неполноценности. Господин Чжан считал дочку миленькой.

Раньше, когда Цянь Ивэй тянул с женитьбой, его отец в подпитии частенько во всеуслышание заявлял господину Чжану, мол, лучше бы твою дочку замуж позвал. Госпожа Чжан обеими руками поднимала бокал и отнекивалась, мол, не пара она вашему сыну, но дома заявляла мужу: «От Цянь Ивэя сбежало несколько подружек, насколько мне известно, лучше уж умереть в нищете, но я не позволю Ваньжу выйти за него». Чжан Ваньжу присутствовала при этом разговоре, но ей не казалось, что мама ее оберегает, и в глубине души она очень страдала. Когда в лифте она сталкивалась с Цянь Ивэем, то их молчание было удушающим. Цянь Ивэй держался непринужденно, словно бы никогда и не слышал, как родители шутили насчет него и Ваньжу, или, что еще хуже, словно бы воспринимал их слова исключительно как шутку. Ваньжу сердилась еще сильнее.

Накануне ее тридцатипятилетия мама ходила с таким лицом, будто начался обратный отсчет до наступления Судного дня. Мама накрыла на стол: отвар от ямса, благодаря которому кожа становилась белее, в качестве гарнира к мясу бобы, они уменьшают отеки, а на десерт фиолетовый рис, помогающий от малокровия. Ваньжу подняла плошку с булькающей горячей жидкостью, толстые стекла очков затуманились, и не видно было, сердится она, или просто расстроена, или не то и не другое.