Ракеты (СИ)

В городе настала бесснежная поздняя осень с коротким световым днем, заморозками и гололедом по утрам. Ездить с утра на работу не хотелось. Ехать вместе было даже хуже: они давно уже не радовали друг друга в этот час в машине. Но не многим лучше бывало и ехать одному. Мимо проходили многоэтажки. Светофор серел в ветвях, большой и бесформенно-черный. Когда-то, в сентябре, в октябре, это был такой его внутренний клип, в нем был смысл и свой накал. Какой смысл вложить в это теперь? Вода замерзла в омывателе. Он завел дурную привычку резко рвать вперед. Олеся оставила в машине флешку с музыкой, на ней, рандомно, поет: "Да.-вай -- залишимо бiльше для нас". В какой-то недолгий момент это тоже была часть клипа, теперь нет. В определенном месте пути, на мосту, над торговым центром, открывается розовый городской рассвет. Он трезв и одновременно то ли фальшив, то ли, но это слишком было бы ужасно, как раз правдив в своей фальши, и правда его безнадежна. Никакой клип не совместим с этим. И почему-то более всего отталкивающими кажется буквы над входом в молл, образующие зелёную треугольную горку: что-то вроде: король Мерлин?, странная путаница, царь-горы, магия, будничный, длящийся бред.

Он видит эти буквы, и остаток пути размышляет о том, что если неприятное просто неприятно, оно тяготит сильнее, чем когда становится жутким, когда бред явственно шевелится в нем.

Затем его внимание на какое-то время занимает работа, малые части большого общего замысла. Цветной программный код красиво и успокоительно светится на темном, темно-сером фоне экрана. Алгоритм находит удивительные соотношения и сходства там, где никому не пришло бы в голову их искать, заметить которые бывает под силу только искусству или, в некоторых редких случаях, детям. Он знает, для сложных явлений трудно выделить базовые сущности и сформулировать законы, способные объяснять и предсказывать, но иногда ход событий способна угадывать основанная на статистике интуиция, человеческая или машинная, способная работать со всеми доступными данными сразу. И он делает к своему внутреннему хозяйству пристройку из такой машинной интуиции, инструмент разведки, который можно пускать туда, где последовательное мышление теряется и тонет. Бывает, работа снится ему ночью, и, ворочаясь, он пытается распутать что-то, разобраться, а потом понимает, что это сон, и думать об этом необязательно, но все равно неясные представления продолжают ворочаться в нем, как он в кровати (тут какая-то рекурсия (может быть, мои мысли по отношению ко мне тоже (может быть, указатель на родительский объект указывает на меня же, вызванного из (меня же (...)))), и он все-таки пытается понять непонятно что, ухватить физический смысл, увидеть хотя бы его часть.

И, после такой ночи, заводя свою холодную машину, он думает о том, что ему хочется жить на границе чего-то необъятного, на берегу моря, и он досадует на город, в котором этого нет, а между тем уходящий в темноту ряд зеркал всегда есть рядом с ним, в нем самом. И, заводя после такой ночи холодную машину, он в который раз думает старую неясную мысль о том, почему в ряду неотличимых дней он находится именно в одном, условно сегодняшнем, а не в одной и той же точке всех таких дней сразу.

На работе у них изначально установился тот нейтральный и сдержанный тон, который позволял им не скрывать и никак не обставлять сложившееся между ними взаимопонимание. Но присутствие на работе близкого человека стало создавать странный и неприятный эффект: работа начинала вызывать досаду и скуку. Он чувствовал, что эта скука будет постепенно распространяться на остальную жизнь. Назревал следующий качественный переход.

-- Стандартный сценарий требует, как ты понимаешь, рождения ребенка, -- говорила Олеся своим чуть металлическим голосом, но приглушенно, не звонко, как на другие темы.

-- Насколько ты этого хочешь?

-- Только отчасти. А ты?

-- Не знаю. Тоже отчасти. Но мне труднее взвесить, потому что не я же... потому что рож.. рож-дать его будешь ты.

-- Проблема совсем не в этом. Посмотри, у меня все для этого есть. У тебя, кстати, не будет столь однозначного способа применить себя. Впрочем, это все ерунда. Очень скоро мы окажемся в равном положении. И вот: я не знаю, что мы тогда будем делать. Что мы захотим делать. Отбрось только мужское благородство, или как это называется -- оно тут совсем ни к чему.

-- Ты сомневаешься в нашем выборе друг друга?

Она взглянула на него очень прямо, с полуулыбкой и интересом, чуть вопросительно. Он внимательно смотрел на дорогу. Ей обычно нравилось смотреть на его, когда он бывал чем-то занят или поглощён, но сейчас что-то еще заинтересовало ее в нем.