Ракеты (СИ)

-- Зря ты называешь это игрой, -- заговорила она снова. -- Мы состоим из леса, земли под ногмаи, из всего этого реального мира. Он так или иначе действует в нас, и сильнее, чем мы обычно успеваем заметить; ну, то есть вообще местность, воздух. Знаешь, был такой то ли плакат, то ли клип -- люди, силуэты людей, и, вот, эти очертания полны лесом, туманом, каким-то движущимся воздухом. Впрочем, даже не в этом дело.

Она замолчала опять. Нож в ее руках ритмично ударял о деревянную доску, к коже прилипла зелень. По радио снова стали слышны случайные, абсурдно красивые в своей случайности слова. "Когда вода успокоилась, я увидел его. Он лежал на чистом, светлом песке в тени судна. Две рыбки проплыли над его телом. Иногда благодаря колебанию воды казалось, что он шевелится и пытается встать. Впрочем, он был вдвойне мертвецом..."

-- Ты говоришь, прогулка, -- заговорила она снова. -- А можно назвать это хеппенингом, или, точнее, предварительным художественным поиском. Вот мы читаем в книге про что? про беды, страдания, и даже про скуку, но в книге это каким-то образом не только беды или скука, в этом есть еще какой-то смысл. Автору и читателям все это зачем-то нужно. А в обычной жизни мы сильнее поглощены происходящим и не видим рисунка, который оно образует. Ответственностью за будущее, может быть. Людям обычно не приходит в голову попытаться это увидеть, или просто нет зрительской страсти это видеть. Смотри, -- она взглянула в темное окно, и в повороте ее головы было что-то, что страшно ему нравилось, но что он не мог определить (внимание? смелость? неуязвимость? Но неуязвимость для чего?) -- Смотри, пусть мы -- художественные произведения друг для друга, и отчасти друг друга; вот нам пара: автор-зритель, зритель-автор, смотри, вот отличная темнота за окном, и в ней -- в ней отражаются эти двое, и они тут пытаются писать какой-то роман-идей, а там в темноте пусть будет железная дорога, и человек что-то делает в железе (и это он над тобой делает), и: засвети же свечу на краю темноты, Я УВИДЕТЬ ХОЧУ // ТО, ЧТО ЧУВСТВУЕШЬ ТЫ.. Это все имеет смысл, но эти двое не знают ничего о нем. Поэтому пусть там в темноте будет вдумчивый наблюдатель -- что он он видит? обои, черная посуда, термос с шиповником, и -- эти двое, которые что-то задумали, они запаслись рациями и сигнальными ракетами, они собираются пересечь овраги и пойти прямым путем. Ему, может быть, нет дела до наших бед, но зато он отчетливо видит в нас смыслы, он видит, а мы -- только изредка.

Это серьезная игра, она заслуживает уважения. Это не более игра и не менее настоящая жизнь, чем работа и все остальное. От леса не требуется тайн больших, чем его реальная топография. Он -- не более чем хорошо подходящая для нас среда деятельности, такая, которая есть в нас и к которой мы готовы. Он напоминает нам собой то, что есть в нас. Он даже не метафора, как это обычно считается.

-- Не менее игра, чем все остальное, да. Ладно. Поехали. Ты думаешь, мы заблудимся?

-- Нет. Да. Мы найдём путь.

Она залила шиповник в термосе кипятком и завинтила крышку. Ему нравилась окончательная неопределенность ее речи. Она зависала над тем, на чем ему хотелось твёрдо стоять, над землей, которую он искал.

"Теперь корабль принадлежал мне одному. Мертвый О'Брайен скатился к самому фальшборту. Справиться с ним мне было нетрудно. Он упал в воду с громким всплеском. Красный колпак слетел у него с головы и поплыл. Когда муть, поднятая падением трупа, улеглась, я отчетливо увидел их обоих: О'Брайена и Израэля. Они лежали рядом. Вода, двигаясь, покачивала их. О'Брайен, несмотря на свою молодость, был совершенно плешив. Он лежал, положив плешивую голову на колени своего убийцы. Быстрые рыбки проносились над ними обоими".

-- Я знаю над чем. Над твоим Островом сокровищ.

"Я остался на корабле один. Только что начался отлив. Солнце стояло уже так низко, что тени сосен западного берега пересекли бухту и достигли палубы. Подул вечерний бриз, и, хотя с востока бухту защищал холм с двумя вершинами, снасти начали гудеть, а паруса..."