Рахиль

Видели бы вы, как Генриетта Марковна радовалась на том ужине. Она травила байки и анекдоты, позволив себе выпить бокал припасенного грузинского вина. Ученики доктора Рубинштейн были бы крайне удивлены увидеть ее не то что смеющейся, но даже улыбающейся. Вот так преображение! Наверное, она испытывала схожие чувства лишь в минуты, когда удавалось вытащить больного с того света, заставив биться его сердце. И в этом сравнении имелся определенный смысл: Эстер Аркадьевна была спасена как специалист, она снова могла работать, получать хорошие деньги, нести пользу обществу.

Будучи человеком немного замкнутым, если не сказать аутичным, Раина мама очень редко выражала свою боль, храня ее в себе и не давая выплеснуться наружу. Самоедство опухолью разрасталось в женщине и рано или поздно убило бы ее. Теперь, когда Эстер Аркадьевна нашла достойную работу, Генриетта Марковна могла быть спокойна, что ее сестра – и именно так! – спасена, она будет жить полной жизнью, посвящая себе работе.

Захмелевшие женщины вспоминали минувшие годы, шутили, пели и много смеялись. Уже были съедена скромная снедь, приготовленная по такому случаю Фейгой Давыдовной. Часы показывали полночь.

Неожиданно в дверь квартиры позвонили. Рая с удивлением посмотрела на маму, бабушку и Генриетту Марковну. Кто это? Батырбековы?

«Черт, мы же совсем забыли позвать их к столу!» – пронеслось в голове у Раи, но потом она оправдала себя тем, что Батырбековы вряд ли приняли бы предложение, так как они соблюдали траур по сыновьям и воздерживались от участия в празднествах.

Генриетта Марковна уже успела выйти из кухни и отпереть входную дверь. Послышались незнакомые голоса.

– …вам знакома гражданка Батырбекова? – донесся обрывистый мужской баритон из коридора. Генриетта Марковна отвечала тихо, нельзя было ничего расслышать.

Рая пошла вслед за Генриеттой Марковной, оставив маму и бабушку на кухне. Догадки со скоростью света сменяли друг друга в голове, чтобы привести к пониманию произошедшего. Чем ближе было это понимание, тем сложнее было его принять.

Рая чувствовала, как холодеют ее руки. Мужчины в милицейской форме стояли у дверей, правда, не торопясь войти. Со стороны все выглядело так, будто Генриетта Марковна перегородила им путь и не пускала внутрь, хотя было понятно, что эти двое могли бы без труда оттолкнуть слабую женщину. Стало быть, не хотели.

– Значит, она прописана в этой квартире? – монотонно и без какого-либо интереса спросил один из гостей, бросив взгляд на подошедшую Раю.

Раиса Ароновна не разбиралась в милицейских чинах и званиях, но понимала, что тот, кто активнее всего задает вопросы, является более важным по рангу, начальником, он уверенно надиктовывает сослуживцу какие-то слова, которые тот стремительно заносит в свои бумажки, постоянно поправляет, дает поручения.

«Неужели бедная Зульфия что-то с собой сделала?» – этот вопрос барабанил где-то под самой коркой мозга. Учитывая состояние соседки, в котором она находилась последние недели, это было вполне возможно.

– А Муса Батырбеков знает? – поинтересовалась Генриетта Марковна у милиционеров.

– Скоро узнает, – сухо ответил второй, тот, который был младшим по званию.

Формальности продолжались еще не меньше получаса. Милиционеры записывали какие-то данные о происхождении, родственниках Зульфии Батырбековой, переписали имена всех жильцов квартиры.

Только после ухода милиционеров Генриетта Марковна смогла прояснить ситуацию.

В конце дня, когда на местном колхозном рынке закрывались последние лавки, прохожие заметили немолодую женщину, несвязно бормотавшую что-то по-казахски. Не по погоде легко одетая, будто на минуту выскочившая из дома, старуха с распущенными волосами не торопилась никуда уходить. Ни на один вопрос о себе она ответить не могла. Потом у нее начался истерический припадок, рыдания и конвульсии.

Пока вызывали участкового, врачей, местные торговки опознали в женщине Зульфию, жену известного в городе инженера Мусы Батырбекова. В общем, именно это и проверяли милиционеры, пытаясь понять, действительно ли пропала Зульфия Батырбекова, здесь ли живет Муса, а также сообщить возможным родственникам о месте нахождения помешавшейся от горя женщины.

Похоже, рассудок Зульфии не смог принять мир, в котором нет мальчишек. Воистину, материнская любовь сводит с ума.

Муса Батырбекова пришел домой только на следующее утро. Он не был угрюм или подавлен. Лишь небритость, помятая одежда и заспанное лицо выдавали в нем человека, переживающего жуткий удар судьбы. Конечно же, он был в курсе произошедшего.

Раиса Ароновна зашла к старику справиться о состоянии Зульфии, узнать, не нужна ли помощь. Но в ответ Рая услышала:

– Она специально это сделала! Теперь ей не надо жить в этом мире. Зульфия не должна мириться с мыслью, что их нет. Себя убивать она побоялась, решила сойти с ума! Жылан!⁵

– Муса Салихович, я вас хорошо понимаю… – Рая впервые назвала соседа по имени-отчеству. Но официальность обращения лишила ее слова искренности, теплоты.

Батырбеков поднял глаза: