Рахиль

Лишь однажды Геля опоздала на работу, не более чем на полчаса. Но именно в то злополучное утро она должна была впервые проводить осмотр пациентов, не ассистируя Генриетте Марковна, а делая все процедуры самостоятельно. Из-за опоздания ученицы осмотр был проведен другим врачом. Казалось бы, небольшое, хотя и досадное недоразумение.

– Генриетта Марковна, простите, пожалуйста, не знаю, как вышло. На полпути трамвай сошел с рельсов, дальше пришлось пешком идти до самой больницы… – затараторила Геля, предчувствуя неприятности.

Самое обидное, что Лифшиц говорила чистую правду. Но правда так часто похожа на банальную неправду, что легче сказать небанальную ложь.

– Оставь эти отговорки, – не глядя в глаза провинившейся ученицы, отчеканила Генриетта Марковна, заходя к себе в кабинет и почти захлопывая дверь перед носом Гели.

Но потом доктор Рубинштейн резко остановилась и заговорила медным голосом:

– Голубушка, – Генриетта Марковна всегда произносила нежное слово «голубушка» с такой отравляющей желчью, – еще мои учителя старой школы любили повторять: «За свои опоздания к больному врач будет оправдываться перед апостолом Петром». Каждая секунда, на которую опаздывает врач, приближает пациента к смерти. Следующий раз ставь будильник на полчаса раньше.

Как только Генриетта Марковна закрыла дверь, девчонка, с трудом сдерживавшая эмоции, побежала в уборную. Сколько слез и гневных отповедей видели и слышали стены этой тесной уборной во флигеле больницы. И, кажется, чаще всего здесь проклинали именно Генриетту Марковну.

Ведь Геля всегда была лучшей! Теперь она чувствовала, что будет сложно вернуть доверие доктора Рубинштейн.

И совсем другое дело – Эстер Аркадьевна. Общаясь с Раиной мамой, Генриетта Марковна совсем затихала, исчезали гонор и самомнение. Причем Эстер Аркадьевна не прикладывала для этого никаких серьезных усилий. В силу своей собственной душевной мягкости, временами граничащей с бесхарактерностью, Эстер Аркадьевна в принципе не могла давить на кого-либо и уж тем более на Генриетту Марковну.

Кажется, доктор Рубинштейн жалела Раину семью. Бедные, бездомные, брошенные на произвол судьбы… Они представлялись ей типичными героинями из романов Эмиля Золя. Собственная семейная неустроенность, полное подчинение личной жизни врачебному делу привели к тому, что Генриетта Марковна стала искать в Клейнманах радость семейного общения.

Генриетта Марковна была родом из Киева. До революции она, чудом спасшись сама, лишилась всей семьи во время одного из самых жестоких погромов, о котором писали почти все газеты. Семейству Рубинштейн тогда посвятил целую статью известный писатель Владимир Галактионович Короленко, обещавший по мере возможности помогать маленькой Гене и сдержавший слово. Не без помощи Владимира Галактионовича Геня поступила на медицинский, так что он мог бы зваться ее вторым отцом.

После Короленко никто не осмелился бы назвать Генриетту Марковну Геней. Теперь она для всех только Генриетта Марковна и никак иначе. Как только эта железная женщина, неугасающая домна, клокочущая лава в жерле вулкана смогла проникнуться любовью к трем несчастным беглянкам из Харькова?

Ох, как польстило Генриетте Марковне, когда однажды они вместе с Фейгой Давыдовной и Эстер Аркадьевной пошли в универмаг смотреть платье, а большеротый продавец, стоявший за прилавком, широко улыбнувшись, дружелюбно обратился: «Что милые сестренки сегодня хотят купить своей маме?»

Вернувшись в тот вечер домой, Генриетта Марковна до самой ночи неподвижно сидела у зеркала, всматриваясь в свое отражение и пытаясь уловить сходство с «сестрой» и «мамой». О том случае никто бы не узнал, если бы Рая, встревоженная глухой тишиной в комнате доктора Рубинштейн, сама не решилась войти в ее комнату, чтобы пригласить к ужину. Генриетта Марковна сидела в полумраке, и лишь слабый свет настольной лампы освещал ее счастливо улыбающееся лицо, на котором уже успели высохнуть слезы. Молчание Генриетты Марковны в тот момент сказало абсолютно все.

Повод, по которому женщины ходили в магазин, а потом устроили торжественный ужин (по меркам военного времени, конечно же), был настолько знаменателен, что хорошо запомнился Раисе Ароновне. Эстер Аркадьевну наконец-таки удалось устроить врачом в один из алма-атинских пансионатов! Этот пансионат был ведомственным, относился к числу закрытых, в котором проходили лечение лишь генеральские чины, важные лица из партии и правительства и их жены. Настоящая удача!

Да, Генриетте Марковне пришлось кое-где замолвить словечко, даже позвонить своему бывшему пациенту, имевшему нужные связи в Алма-Ате. Но это того стоило!