Рахиль

Среди учащихся возникло некоторое оживление, ведь учителя, которые прежде работали в этом классе, не слыли большими экспериментаторами и не любили отклоняться от строгих рамок учебника. В результате, на первый взгляд, банальное задание было воспринято с большим энтузиазмом. Школьники с интересом рассказывали о своей жизни.

Раиса Ароновна обратила внимание на то, что почти все ученики, говоря о себе, почти не вспоминают о прошлом и не торопятся делиться планами на будущее. С методической точки зрения, Раисе Ароновне следовало исправить это упущение, ведь в устной речи необходимо практиковать не только настоящее, но также прошлое и будущее время. Однако учительница не стала этого делать, предположив, что такое поведение учеников не случайно: «Разберем формы прошлого и будущего времени в следующем упражнении».

В этот момент, желая что-то спросить, руку подняла красивая румяная девчонка с иссиня-черными волосами, красиво собранными в косу, как у Леси Украинки. Получив разрешение, ученица, представившаяся Розой, задала вопрос:

– Раиса Ароновна, вы можете (k"onnen) тоже рассказать о себе?

– При общении с учителем, как и с любым другим человеком, с которым вас связывают формальные, рабочие отношения, правильнее было бы задать вопрос несколько иначе: «Могли бы (k"onnten) вы рассказать о себе?» – машинально поправила любознательную ученицу Раиса Ароновна.

Роза записала слова Раисы Ароновны себе в тетрадку и снова подняла глаза, как бы показывая, что по-прежнему не потеряла интерес к личности новой учительницы.

Раиса Ароновна оглядела других учеников. Несомненно, им также был бы интересен ответ на прозвучавший вопрос, хотя мало кто набрался бы смелости задать столь прямой вопрос. Но Роза была другой – малость инфантильная, прямолинейная, не терпящая хождений вокруг да около.

Спору нет, Раиса Ароновна могла бы поведать много удивительных историй о своем прошлом, о последних одиннадцати годах, проведенных в Казахстане. Но стоит ли это делать?

Первое время, что Клейнманы жили в Алма-Ате, они снимали комнату у Батырбековых. Плата была чисто символической. Не будь Фейга Давыдовна столь настойчивой в конце каждого месяца, практически умоляя принять деньги и всовывая скомканные купюры в руки Батырбековым, те бы не думая позволили женщинам гостить бесплатно.

Один раз Муса так и сказал Эстер Аркадьевне:

– Дорогая, ты наш конак². А с конака Батырбековы денег не берут.

Его жена, Зульфия, пытавшаяся проводить все свое время в одиночестве, перебирая четки и молясь, упорствовала меньше. Но не потому, что была заинтересована брать последние крохи у жилиц, а просто потому, что она потеряла всякий интерес к жизни после начала войны. Если хотят, то пусть платят. Не хотят – могут и не платить.

Коммунальная квартира располагалась в самом центре города. Здесь рядом бегал городской трамвай. Почти каждое утро, еще затемно, Рая просыпалась от грохота проезжающих вагончиков. Этот звук был мелодией родного Харькова, привезенной в ее сердце как на грампластинке, подлинным гимном городской жизни.

С началом войны в Алма-Ату эвакуировали несколько цехов Ворошиловградского паровозостроительного завода имени Октябрьской революции (это длинное название Раиса Ароновна всегда выговаривала скороговоркой, вспоминая казахстанские годы). Мусу Батырбекова как опытного работника, орденоносного организатора промышленности в республике привлекли к работе по запуску новых цехов в Алма-Ате. Когда Муса узнал о специальном указании, поступившем из Москвы, что на новом заводе производство должно быть переналажено под нужды армии и фронта, он буквально воспрял духом.

Еще недавно старик Батырбеков называл себя пятым колесом в телеге, намекал на то, что многие люди в его возрасте и с таким стажем уже сидят на пенсии. И руки не те, и глаза не те… Но тут все изменилось. Муса стал работать каждый день по полторы, а то и две смены кряду, не чувствуя какой-либо усталости. Лично занимаясь комплектацией трудовых бригад, вникая во все детали производства, Батырбеков считал, что так он мстит за своих мальчишек.

Каждый раз, когда с заводских складов отгружали мины и бомбы, Батырбеков довольно улыбался и говорил себе в усы:

– Ну что, мальчишки, не прощу я фрицев, не прощу.

Несмотря на то, что Алма-Ата была в глубоком тылу, на ее окраинах не слышались разрывы снарядов, город жил в режиме военного времени. Здесь находили спасение эвакуированные, в госпиталях проходили лечение раненые, обретали вторую жизнь заводы, институты, конструкторские бюро, музеи и театры, вывезенные из-под ударов врага.

Близость войны чувствовалась в том, что город заметно опустел. На улицах лишь изредка встречались молодые мужчины, разве что раненые, находящиеся на лечении, остальные – старики, дети и ответственные работники правительственных и партийных учреждений. Другие были на фронте.