Раквереский роман. Уход профессора Мартенса

— Сиверсы далеко не так влиятельны, — неожиданно сказал старик с задумчивой покладистостью (и я опять поймал себя на мысли: «Интересно. Из уст настоящего Сиверса вряд ли был бы возможен столь критический тон по поводу своего рода, а из уст лже-Сиверса — вот, пожалуйста»), Старик продолжал — А мое положение среди Сиверсов… — и умолк, будто ступил на нетвердую почву. — Ну да это сюда не относится. Итак, практически положение таково: императрица не подписала решение сената. Увы. Этого Тизенхаузены добились. Теперь они добиваются, чтобы императрица приказала сенату подготовить противоположное решение — решение в пользу Тизенхаузенов — и подписала бы его. Чтобы оно вошло в силу и госпожа Гертруда могла бы делать в Раквере все, что вздумается. Вот этого Тизенхаузены до сих пор еще не добились. Ибо нам удалось придумать, ну, как шахматисты говорят, контригру. И я скажу вам, а через вас — Раквере: самое большее, чего мы можем сперва добиться, это сохранить, ну… как же это называют юристы? Какое-то там квоо…

— Господин граф, наверно, имеет в виду status quo?

— Правильно. Сохранить таатус квоо, — Старик рассмеялся с хрипотцой, наклонился вперед и похлопал меня по плечу: — Видите, человек просвещается, пока жив. Когда сталкиваешься иной раз с молодыми учеными друзьями, не правда ли? — И сразу, без всякого перехода и совершенно неожиданно: — Кстати, как поживает ваша уважаемая купеческая женушка?

Я сумел только пробормотать:

— Надеюсь, что более или менее благополучно…

Старик смотрел на меня своими голубыми шельмовскими глазами, откинул полу бархатного жюстокора[47], сунул пальцы в карман жилета с серебряными пуговицами, выудил оттуда четыре золотых империала и подал мне:

— Возьмите. Отвезите их своей молодой госпоже, но так, чтобы муж об этом не знал. Скажите — от одного неизвестного дяди.

И потом, в заключение беседы:

— Кстати, если вам станет там совсем невмоготу — вблизи госпожи Гертруды — оттого, что вы недостаточно ей преданы, или вблизи той купеческой госпожи, поскольку вы ей слишком преданы, ну куда же вам тогда бежать, — отыщите меня.

Бормоча благодарность, с поклоном я вышел от него, а через неделю мы уехали из столицы домой. По недовольному и надменному тону моей госпожи я мог предположить, что, во всяком случае за время нашего там пребывания, граф Иоханн довести дело до конца не сумел.

26

Себе самому я казался вполне хорошим домашним учителем. Во всяком случае, по сравнению с теми обычными учителями, встречавшимися на мызах в тогдашней Эстляндии. Это признавала и госпожа Гертруда. Разумеется, мне самому она этого не говорила. Хотя иногда обращенные ко мне слова косвенно на это указывали. Но слова, сказанные третьим лицам, от четвертых доходили и до меня. Так что я знал: тем, как я исполнял мои обязанности гувернера, госпожа была довольна. И с выполнением тех маленьких поручений, которые она мне одно время (а потом иногда и позже) давала и которые, скорее, входили в обязанности секретаря, я, к ее удовлетворению, справлялся. Однако с крупным побочным поручением — выяснить, какова роль графа Сиверса во враждебности к ней со стороны Раквере, — я сел на мель… По крайней мере, по мнению моей госпожи. То же самое произошло с другим поручением, которое она дала мне сверх моих обязанностей гувернера. Я сел на мель. Или, вернее, наоборот: я повис над бездной. Ибо канат у трала, которым я хотел воспользоваться, не доставал до дна…

После утреннего кофе, которое мы пили на террасе со стороны парка, — это было одним июльским утром шестьдесят девятого года, — госпожа позвала меня к себе в кабинет.

— Беренд, мне надоели эти дурацкие письма. Прочтите их. Поезжайте в Тарту и сами выясните, что это за околесица.

Я просмотрел три коротеньких письма, которые она мне подала. И попросил разрешения задать вопросы. Вот что я прочел и узнал со слов моей госпожи.

В Тартумаа, на Сааремыйза, несколько месяцев назад был задержан и передан Тартускому приказу крестьянин по имени Пеэп. Последний утверждал, что на самом деле он родом из деревни Тырма и принадлежит Раквереской мызе и что в прошлом году, когда сеяли рожь, он убил на раквереской пашне раквереского бурмистра Ханса Мустметса.