Ральф де Брикассар

Как говорят, мир тесен, и Вирджиния неоднократно встречала Кроуза после той памятной сцены — на вечеринках, в ресторанах, в театре. Правда, «узнавать» его она отныне не собиралась. И он безропотно согласился с таким положением. Но однажды — это было на теннисном корте — она все-таки подошла к нему, и Кроуз сделал вид, что не удивлен.

— Вы еще не начали игру? — негромко спросила Вирджиния.

— Нет, — ответил он, — и не начну, пока у вас не пропадет желание говорить со мной.

Сказано было так, что Вирджиния почувствовала его удовольствие от этой встречи. Они разговорились. Странная почтительность Кроуза, которую он теперь выказывал, поначалу сковывала Вирджинию. Однако вскоре она привыкла к его новой, без тени цинизма и двусмысленности, манере выражать мысли.

— Мы с Рэйчел часто вспоминаем вас, — произнесла Вирджиния и подумала при этом с безразличием и ясностью: «Он видит, что я лгу». — Как-то она рассказала мне одну новость, которая должна вас заинтересовать. Речь о ее приятельнице, которая посещает один из этих странных домов…

— Синтия? Да? Я знаю… знаю… — он не смотрел на Вирджинию и, казалось, выжидал, прежде чем продолжить. — Банальный случай. Дело, увы, в деньгах. Так что ничего для вас интересного… — В голосе Кроуза вновь стали проскальзывать сладкие интонации, так хорошо известные Вирджинии. — Пред вами женщина, имеющая, обычно, право на почитание или по меньшей мере на уважение… и от этой женщины можно потребовать удовлетворения всех желаний… желаний, как говорят, самых постыдных. Да! Обыкновенно фантазии мужчин ограниченны, но обращаться так с женщиной — это хуже, чем насилие…

Вирджиния заинтересованно вслушивалась, слегка наклонив голову и выпрямив грудь. Кроуз продолжал теперь уже безразлично и холодно:

— Я больше не хожу туда. Их странность, как вы точно заметили, мне надоела. Слишком много я их видел. И слишком многих из них любил. За тот неистребимый запах порока, которым они пропитаны… Да, миссис, не в пример лучше видно, зачем создано человеческое тело. Но главное — смиренная покорность в сладострастье. И тех, кто существует в этих домах, и тех, кто платит. Знаки внимания? Они должны быть неотличимы от профессиональных обязанностей погонщика быков… Я говорю, конечно, о скромных домах, потому что и здесь богатство портит все. О таких, как, скажем, дом 42 на Пятнадцатой стрит или 9 на Десятой… Я бы мог долго их перечислять. Но я больше не заглядываю туда. Однако, что поделаешь, люблю проходить мимо. Скромный фасад где-нибудь недалеко от Бродвея, а за ним… а за ним неизвестные обнаженные и не очень мужчины двадцать четыре часа в сутки, даже в дневное время, имеют как хотят, без всякого контроля со стороны мэрии, своих опытных наложниц. Это, знаете ли, возбуждает…

Вирджиния оставила рассуждающего Кроуза, не говоря ни слова. Они даже не обменялись взглядами.

58

С этого дня тысячи неясных, бесформенных движений и чувств, терзавших душу Вирджинии, оформились в одержимость. Кстати, она поняла это не сразу. Однако еще до того, как ее действия приобрели осмысленный характер, внутри нее уже рухнула преграда, отделявшая ее целомудренное, соответствующее нормам приличий «я» от «я» инстинктивного, потаенного, силу которого она пока что не знала и знать не могла. А иначе и быть не могло. Спровоцированные рассказом Кроуза, обе натуры Вирджинии быстро нашли общий язык, и уже через два дня она знала, что делать.

Да, всего пара дней понадобилась Вирджинии, чтобы четко осознать, чего требовал от нее этот двойник. Внешне ничего не изменилось: она ездила к портнихе, встречалась с Рэйчел, гуляла, целовала утром и вечером мужа, говорила привычные слова и улыбалась, улыбалась, улыбалась… Она вдруг стала очень улыбчивой. Но с каждым словом и жестом прежней Вирджинии в пылающее лоно Вирджинии новой словно вонзались отравленные занозы.

А еще в течение этих бесконечно длинных двух дней в голове постоянно возникала некая картина. Одна из тех, что доставляли ей блаженство во время болезни и выздоровления. Мужчина, чья отвратная рожа (иного слова Вирджиния подобрать не могла) не выражала ничего, кроме тупой и свирепой похоти, преследовал ее в каком-то грязном и вонючем квартале. Она пыталась убегать, но делала это как бы нехотя, так, чтобы самец не потерял ее из виду. Наконец она оказывалась в тупике, выбраться из которого нет никакой возможности. Прислонившись лицом к липкой от слизи стене, она, чтобы ускорить неизбежное, задирает платье и стаскивает с себя трусики. За спиной слышны приближающийся слоновий топот и явно нездоровое учащенное дыхание. Животный ужас и одновременно щемящий сладкий спазм будущего наслаждения овладевают ею. Но… ничего не происходит. Несостоявшийся насильник исчезает. Вирджиния с мучительным отчаянием бегает по безлюдным улицам, ища это грубое животное, унесшее вместе с собой самую сокровенную тайну.

Воображение прокручивало и иные — гораздо более смутные и низменные — видения, но именно эта сцена несостоявшейся плотской утехи была основной. Вокруг нее выстраивались все остальные.