Рамаяна

Вожак обезьяний дивился властителю Ланки,
Его всемогуществу, и непреклонной осанке,

И взорам, налившимся кровью от бешеной злобы,

И блеску вокруг этой грозновеликой особы.

Сверкающий золотом чистым венец неохватный

Кругом украшали алмазы и жемчуг скатный.

И, созданные волшебством воплотившейся мысли,

В ушах его нерукотворные серьги повисли.

На Раване было из тонкого льна одеянье.

Камней самоцветных его окружало сиянье.

Натертый сандалом и дивно душистою смесью,

Главарь боговредных держался с великою спесью.

У Раваны были мясистые красные губы,

И, зверски оскалясь, клыками сверкал острозубый.

Притом Хануман благородный помыслил, что в пору

Нашествия змей он походит на Мандару-гору,

Покрытую разноузорчатым сонмом чудовищ,

Как Раваны стан — изобильем бесценных сокровищ.

На нем ожерелье сверкало жемчужное — чудо!

И выглядел он, как сурьмы темно-синяя груда.

У Раваны было лицо багрянистого цвета,

Как темная туча, хранящая отблеск рассвета.

И Ланки властитель, чей дед был премудрый Пуластья,

Носил огнезарные перстни, златые запястья.

Сияли они на руках его — левой и правой, —

И каждая схожа была со змеей пятиглавой.

Была со змеей пятиглавой рука его схожа,

И пахла сандалом холеная Раваны кожа.

Играли вкраплепья камней самоцветных в престоле

Кристальном, какого сын Ветра не видел дотоле.

Под пышным навесом его безмятежно покоясь,

Властитель, как солнце, сиял, обнаженный по пояс.

У трона махали хвостами кутасов лохматых

Ряды опахалыциц прекрасных, в одеждах богатых.

В дворцовый покой, где светился престол огнезарный,

Вошел и приблизился к Раване сын Кумбхакарны,

Что звался Никумбхой, а с ним и Прахаста Рукастый,

Дурдхара Неистовый, и Махапаршва Бокастый,

И много советников Раваны, полных коварства,

Вдобавок весьма искушенных в делах государства.

И Ланки владыка среди четырех йатудханов

Был тверди подобен среди четырех океанов.

И выглядел он, окруженный своими слугами,

Как Индра, властитель богов, окруженный богами.

Принять венценосного Равану было бы впору

За Меру — волшебную, чистого золота гору,

Когда в облака грозовые из мрака и света

Вершина горы златозарной бывает одета.

Владыке Летающих Ночью, что проклят богами,

Сын Ветра дивился, хотя был истерзан врагами.

Для виду предавшись ватаге свирепой и шумной,

О Раване мыслил вожак обезьян хитроумный:

«Какое сиянье, роскошество, великолепье!

Пред этим величьем — какое кругом раболепье!

Ни в мощи, ни в доблесги нет недостатка, ни в славе.

Но мы восхищаться владетелем Ланки не вправе!

Нет спору, хотя и прекрасно могущество это,

Носителя зла не спасет преимущество это!

Не будь- он властителем ракшасов богопротивных,

Он мог бы хранителем стать небожителей дивных.

О Равана, десятиглавое зла порожденье!

Жестокостью ты заслужил трех миров осужденье.

Я знаю, коль скоро ты в ярость придешь, злоприродный —

Из тверди земной сотворишь океан полноводный!»