— Что это, пир или заседание государственного совета нома? — недоумённо задавались вопросом красавицы.
Гости тихо переговаривались, отмахиваясь от обиженных служанок, танцовщиц и музыкантш, как от назойливых мух, и нетерпеливо посматривали на хозяина пира — номарха Фиванского нома Яхмоса. Но тот спокойно ждал, ничем не выдавая своё нетерпение, когда же принесут сладости. Это означало, что обязательная и неизменная часть пира закончилась. Наконец слуги сменили столики и расставили блюда с финиками, кокосовое, пальмовое и виноградное вино, мясистые фиолетовые плоды инжира, ломтики арбуза и дыни, залитые сладким соусом.
Хозяйка пира встала и пригласила немногих женщин, пришедших на пир со своими мужьями, удалиться на женскую половину. Там они могли отдохнуть после столь обильной трапезы, без присмотра мужей, всласть посплетничать, выпить в своё удовольствие вина и поесть сладостей до отвала. Мужчины проводили завистливыми взорами стройную фигуру хозяйки, совершенно не скрываемую прозрачным белым платьем.
«Надо же, такая ослепительная красавица и у такого крокодила-мужа, который нисколечко её не ценит!» — мелькнула в головах у всех одна и та же мысль.
Хозяин пира и вправду был отменно уродлив. Он вполне оправдывал кличку, которую ему дали ещё в юности. Яхмос удивительно походил на крокодила своим длинным тупым носом, огромной зубастой пастью, узкогрудым длинным сильным телом и короткими, кривыми руками и ногами. По нраву он тоже напоминал это животное, священное в нескольких номах Египта. Яхмос смотрел на приглашённых прямо в упор своим почти не мигающим взглядом, словно раздумывал, кого бы ещё ему проглотить на сон грядущий. Гости, которые были его подчинёнными, испуганно морщились и угодливо кланялись, как только крокодилий взгляд устремлялся на них. Никто не позволил себе вольности — непринуждённо развалиться в своём кресле, как делали обычно все египтяне, тем более в конце пира. Только один из присутствующих сидел свободно и небрежно, прислонившись к высокой спинке резного кресла. Это был Пенунхеб. Бледный, с синими кругами под глазами, он небрежно двигал серебряным ножом нарезанные кусочки дыни и арбуза, поданные ему на золотой тарелке. Изредка он делал небольшие глотки из объёмистого хрустального бокала, в который было налито сладкое финикийское вино. Оно поддерживало силы, которые, как жрец чувствовал, хотя он и славился своей выносливостью и феноменальной работоспособностью, уже были на исходе.
Когда женщины и прислуга удалились и мужчины остались одни, Яхмос строго оглядел гостей.
— Ну, вот, пришёл наконец-то тот, ожидаемый всеми нами момент, когда мы должны от слов перейти к делу, — начал он глухим, севшим от волнения голосом.
Даже железные нервы «крокодила» с трудом выдерживали напряжение.
— Мне доподлинно известно, что фараон прибудет в Фивы завтра в полдень. Так что завтра всё и решится. Мы уже давно всё подробно обсудили. Каждый знает, что ему предстоит делать. Теперь мы определяем: всё должно произойти на набережной в полдень. Предупреждаю всех. У меня везде есть глаза и уши. За каждым из вас я буду пристально следить. Если кто-нибудь дрогнет, он будет уничтожен тотчас же. И не только он, но и вся его семья, а дело всё равно будет сделано. Ну, а сейчас мудрый Пенунхеб возглавит общую молитву всемогущему Амону, чтобы с его божественной помощью мы очистили тело нашей Родины от облепившей его скверны — азиатских вшей.
Присутствующие поспешно поднялись с кресел и благоговейно стали наблюдать, как второй жрец Амона у них на глазах творил сокровенные таинства перед бронзовой фигурой Амона, возвышающейся в укромном уголке зала. Тело бога было умащено благовониями, перед ним зарезали чёрного барана с белым пятном на лбу. Затем все упали на колени и хором попросили у верховного бога благословения. К ужасу всех присутствующих, бронзовый Амон вдруг открыл глаза, опустил голову в знак согласия поддержать молящихся и даже поднял правую руку. Заговорщики в священном трепете упали ниц на мраморные плиты пола. Пенунхеб же, спокойно убрав ногу с бронзовой педали, приводившей механизм статуи в действие, облегчённо вздохнул и простился. Но он ещё не успел выйти из зала, как услышал:
— Но всё-таки скажите, о вожди и повелители, кто из вас займёт место хозяина Верхнего и Нижнего Египта? У чьих ног мы будем завтра целовать прах? — робко сказал заплетающимся языком один из заговорщиков. Это был молодой писец, который с испуга перебрал вина.
Все с ужасом и в то же время с острейшим любопытством посмотрели на Яхмоса и Пенунхеба. Фиванский номарх открыл свою зубастую пасть, чтобы ответить, но тут жрец поднял длинную руку с тонкими бледными пальцами и показал на статую бога.
— Амон завтра сам решит это. Предоставим всевышнему на его усмотрение наши судьбы, — ответил он кротко, повернулся и удалился своей стремительной, лёгкой и бесшумной походкой.
Озадаченные заговорщики разошлись. Всех их ждала бессонная ночь.
1