Мне нравилось думать об этом месте как о тайной сексуальной комнате. Не очень большая, но чистая и довольно уютная. Вполне подходящее местечко для запретных эротических игр. В ней стояла та самая чертова скамья и не только она. Здесь мы провели много странных ночей. Боже, а игрушки… Одна из моих самых любимых - кол. Вас насаживают на особое устройство, предварительно сковав цепью кисти и лодыжки. Благодаря фиксаторам вы не падаете. Но так как бедра разведены прямо над этой штукой, она начинает потихоньку входить глубже в задницу, вроде бы не причиняя особых неудобств. Однако устройство специально устанавливается немного высоко. Если стоять на цыпочках, все нормально, но если расслабить ноги, ощущения совсем другие. Нет, не болезненные, просто слишком давит. Трэвис насаживал меня на эту штуку, садился напротив и начинал беседовать о самых обыденных вещах. Об овцах, например, или о коровах, или о том, кого ему довелось повстречать на неделе в кафе, куда он заходил на ланч – Лавинг не изменял этой своей привычке, несмотря на мои увещевания, что лучше питаться дома. А я должен был притворяться, что никакого кола нет. Под конец он интересовался, как ощущения, и предполагалось, что я в подробностях опишу все, что чувствует моя задница. Потом он показывал всякие трахательные инструменты и спрашивал, какой я предпочту, чтобы мне вставили. И не освобождал до тех пор, пока я не соглашусь, по меньшей мере, на три из них. А выбирал он нарочно самое страшное дерьмо.
Но сегодняшний вечер был другим. Сегодня Трэвис сердился, а я все испортил. Поэтому спускался по лестнице уже связанным. У меня в голове бил набат нечета тем тревожным звоночкам, что раздались, когда Трэвис нарисовался в кухне с коробкой. Гораздо мощнее, из глубин, что при любых обстоятельствах оставались невозмутимыми. Только не в этот раз. В этот раз там поселилось сомнение, что, возможно,
В игре нужно придерживаться правил. Одно из них – сильно не напиваться. Я его уже преступил, но быстро извлек урок и теперь соблюдаю относительную трезвость. Однако самое наипервейшее правило – не брать в руки орудия наказания, если вами руководит гнев. Думаю, когда у людей нормальные отношения, тоже далеко не все гладко, иногда случаются размолвки и другие недоразумения. Но мы-то ругались
Я как раз собирался с духом, чтобы высказаться, когда Трэвис обернулся, разрезал карманным ножом мои путы, обрывки которых упали на пол. Я остался стоять на пороге комнаты. Он снова отвернулся, прошел внутрь, сел на свой стул и посмотрел на меня:
- Раздевайся и садись на скамью.
Он ждал.
Я тоже. Низкий голос в голове убеждал:
Мы не играли. Пока не играли. Трэвис, как всегда, спрашивал моего согласия.
Не могу объяснить, почему я тогда не развернулся и не ушел. Голос разума не умолкал, и я знал, знал, что не должен этого делать, но не мог ни отвести взгляд, ни уйти. Некая более глубокая часть меня - немая, но владеющая ключом к моему телу, - встрепенулась, взяла его под контроль, заставила снять одежду, усадила на скамейку, и я безропотно сидел, пока он не приблизился.
Я хотел, чтобы Трэвис расстегнул молнию и вынул свой член. Хотел, чтобы он занялся со мной сексом. Хотел, чтобы поцеловал, вылизал, трахнул, отсосал. Я хотел притвориться, что никакой ссоры не было. Хотел, чтобы он изгнал малейшие воспоминания о ней.
Но не получил ничего из желаемого. Он просто взял в руку паддл и спросил:
- Сколько?
Это прозвучало не как команда. А словно предложение отведать несколько кексов. Будто можно просто любезно ответить «спасибо, не надо».
Я с трудом сглотнул и произнес:
- Четыре.
Кивнув, он немного отступил назад и указал на скамью для порки. На подкашивающихся ногах я подошел и встал на колени лодыжками и запястьями у фиксаторов, но Трэвис не закрепил их. Подождал, пока я устроюсь, затем коснулся моей поясницы, чтобы я знал, где он.
- Готов?
Я кивнул.
Тут же обрушился первый удар.