Меня обуяла паника. Я попытался подняться на колени, но руки отказывались повиноваться. Посмотрел на Трэвиса, который уставился на меня таким взглядом… не знаю. Просто взглядом. Странным. Я запаниковал еще больше, но повторил:
- Я люблю тебя.
И почувствовал себя маленьким. Ничего не болело — за исключением задницы, — и все же я чувствовал себя ужасно маленьким. Казалось, подуй ветерок, и он подхватит меня как пушинку, разнося по полям мою рассыпавшуюся на частички сущность. Я больше не произнес ни слова. Только дышал. И просто ждал. Ждал, когда он заговорит. Двинется с места. Поцелует меня. Коснется моего лица. Скажет, что тоже любит. Пусть хотя бы что-то скажет.
Трэвис вновь сел на корточки:
- Райли сбежал. - Ладно, это уже разговор. - Райли сбежал, - продолжил он. – Мне надо было в Гранд-Айленд, чтобы купить запчасти для трактора. Уезжая, я оставил его валяющимся в постели в дурном настроении. А когда возвратился, нашел наполовину обчищенный дом и записку на кухонном столе. В ней была всего одна строчка: «Раз уж ты так ненавидишь мою склонность к драматизму, я избавлю тебя от сцены прощания. Всего наилучшего с ранчо». И подпись. Все. Ни даты. Ни обратного адреса. Он сменил электронную почту и номер мобильного. Если бы я постарался, то, возможно, мог бы разыскать его через университет, но суть не в этом. Он не пытался от меня скрыться. Райли бросил «тихо». Я же всегда говорил ему, что дорожу личным пространством.
- Я бы никогда вот так не уехал, - прошептал я. Он кинул на меня пронизывающий взгляд, но я покачал головой. - Не так.
- Ах нет? Что, выходит, ты из-за любви ко мне бросился бежать куда глаза глядят?
Слова окатили презрением, но в них все же сквозила боль. Невзирая на то, что меня одолевал страх, я не смог вынести этой боли. Втянул побольше воздуха и произнес очень, очень спокойно:
-Да.
Я по-прежнему лежал на скамье. Голый, с горящими после порки ягодицами. Трэвис наклонился ко мне, пристально заглядывая в глаза, но я почти не различал его. Я уже ничего не мог видеть четко. Меня лихорадило. Я чувствовал, как в груди разгорается пламя, подобно раскрывающемуся цветку, который протягивал на своих лепестках мое трепещущее беззащитное сердце. Но страха не было. Осталось лишь самое важное. Я. Он. Мое признание. То, что я наговорил ему раньше. И ожидание, что он с этим всем этим будет делать.
Качнувшись вперед, Трэвис нагнулся так низко, что уперся коленями в пол, придвинулся ко мне вплотную, взял мое лицо в ладони и коснулся моих губ сладостным, мягким, нежным поцелуем.
- Не надо, - произнес он. - Не уходи, никогда больше не уходи. – И еще раз поцеловал. Потом еще и еще.
Путь наверх у меня совершенно не отложился. Возможно, Трэвис меня нес. Помню только, что мы беспрерывно целовались. Помню, как я упал на кровать и меня накрыло его тело, помню, как спорил с ним, когда он взял презерватив, что я хочу без всяких преград. Говорил, что проверялся перед Рапид-Сити и что я чист. Но он не уступил, сказав, что сам довольно давно не сдавал анализы и прямо в понедельник поедет.
Я помню, как он занимался со мной любовью – самой настоящей любовью. Помню его горячий шепот. Просьбу сделать это с ним. Я перевернул его и доставил ответное удовольствие. Помню, как после свернулся возле него калачиком абсолютно счастливый - член и задница ныли и пели от радости.
Помню, как он чмокнул меня в ухо и тихо шепнул:
- Я тоже люблю тебя, Ро.
Утром я взял ту злополучную коробку и сам, доставая вещь за вещью, объяснил, чего хотел в результате добиться. Собрался было указать, какие вижу в них изъяны, но вовремя прикусил язык. Трэвис бы все равно не стал слушать. Возразил бы, что они прекрасны. Он был очень тронут. Доволен.
В восторге.
Этот идиот заявил, что готов носить все сразу. Я думал отговорить его, но он упорно настаивал по крайней мере на трех. С тех пор я уже сплел для него целых четыре ремня, потому что они на нем прямо горят – так он их затирает. Браслет с его инициалами обычно тоже всегда у него на руке. Но колье с буквами NR он отдал мне. Застегнул на моей шее со словами, что оно должно напоминать, что я принадлежу «Неизвестности», а «Неизвестность» принадлежит мне. Так Трэвис хотел выразить, что он сам принадлежал мне.
А потом мою голову посетила одна мысль.
В следующий раз, когда Хейли отправилась к врачу, я поехал с ней. Сжимая в кармане листок бумаги, дошел до тату-салона, который располагался дальше по улице. По возвращении домой одна ягодица побаливала. Вечером после ужина я показал свою задницу Трэвису.
Тот рассмеялся. Но счастливым смехом:
- Ты поставил себе клеймо?