Раненый (СИ)

Далее следует тарелка. Драко щурится, неотрывно наблюдая за Грейнджер, но поймать её взгляд кажется невозможным. Она чёткими и отлаженными движениями водит палочкой. Ложка, повинуясь заклинанию, сама залетает в рот, словно Драко нет и трёх, и тут он неожиданно чувствует вкус еды.

Нет того ощущения водянистой жижи, которое преследовало его всё время. Ощущения, что он не ест, а лишь потребляет пищу, необходимую для жизни.

Какой жизни? Зачем жизнь?

Драко чувствует глубокий и ароматный привкус на языке и не торопится глотать, смакуя момент. А затем чувствует, как еда согревает все внутренности, и перестаёт сдерживать себя. Ложка чувствует его ритм и движется быстрее. Раз за разом она возвращается к тарелке и снова подлетает ко рту Драко, а он на секунду забывает о присутствии Грейнджер, захваченный новым, недоступным ему ранее удовольствием.

Грейнджер хмыкает.

Драко замирает, смыкая губы, и ложка не успевает остановиться, слегка пачкая его рот. Он автоматически вскидывает руку, утираясь тыльной стороной ладони, и не отводит взгляд от Грейнджер.

Звук был тихий, мягкий, шелестящий. Его было бы не слышно в любом другом месте. Но в палате стоит такая тишина, что это словно громкое признание.

Признание в том, что Грейнджер всё-таки наблюдала за ним.

Она и не скрывается и теперь смотрит прямо ему в глаза, а затем как-то неясно вздыхает, отправляет на место ложку, зависшую в воздухе, и делает шаг к кровати.

— Ты вчера говорил во сне, — заявляет она, будто продолжая только что прерванный диалог. Это утверждение, но с намёком. Чтобы он мог воспользоваться шансом воспринять это как вопрос и объясниться.

Брови Драко приподнимаются сами собой. Но он быстро берёт себя в руки и в тон Грейнджер произносит:

— Эббот вчера болтала про какую-то новую мазь.

На её губах мелькает что-то такое, что можно было бы принять за улыбку. Она отряхивает руки, убирает палочку в карман и подходит к окну, прислоняясь поясницей к подоконнику. Затем слегка наклоняет голову, словно предлагая Драко продолжить говорить. Но не проходит и десяти секунд, как она сама почти весело выдаёт:

— Ты разговариваешь с Ханной.

Драко глупо моргает.

— Лайза иногда жалуется, что ты не отвечаешь ни на одно из её оскорблений, но вот с Ханной ты постоянно разговариваешь, — поясняет Гермиона, и уголки её губ вздрагивают.

— Постоянно?

Это, по мнению Драко, сомнительно.

Грейнджер поводит плечами и склоняет голову к другому плечу.

— Мазь почти готова, и она может помочь, — Грейнджер изучающим взглядом обводит потолок. — Но я больше не даю обещаний.

В груди Драко происходит нечто странное: сердце вздрагивает, как будто от этих слов одновременно хочет бухнуться вниз и подскочить куда-то в горло. Он сглатывает.

— У меня болит голова, — почему-то делится он.

Грейнджер хмурится:

— Но ты никогда не…

— Хорошо, — слишком послушно исправляется Драко, — это не боль, но ощущается мучительно, сон не приносит облегчения и в голове всё путается.

Грейнджер делает шаг вперёд, легко оттолкнувшись от подоконника, и её взгляд как будто проясняется, хотя возможно это лишь игра света. Драко не уверен. Ему становится сложно сосредоточиться, как только пространство между ними так решительно уменьшается.

— Ты вспоминаешь, — мягко произносит она. Драко несколько каменеет от подобного тона, его лицо ожесточается, и Грейнджер замечает это. — Какие-то новые моменты и мысли, ведь так?

Он раздумывает бесконечно долгую минуту, чувствуя, что голова, как будто поняла, что про неё вспомнили, и потяжелела. И набравшись решимости, кивает. Грейнджер кидает быстрый взгляд на его палочку. Драко вздрагивает.

Это чертовски плохой знак.

Он неожиданно видит их почти невинную беседу с другой стороны. Вот они разговаривают, и он будто бы в здравом уме, и даже память начинает возвращаться. Он не кричит, никого не оскорбляет, не задаёт вопросов. К тому же Драко явно окреп, аппетит вернулся, чувства обострились. Какая-то неведомая мазь, способная залечить его раны, почти готова. И дальше что?

Он будет здоров?

На месте Грейнджер Драко конечно не оказался бы изначально: он сразу разломал бы её палочку пополам и сжёг. И вряд ли бы стал выхаживать и лечить после. Но если хоть на мгновение предположить, что он всё-таки был бы на её месте и решал, как поступить дальше, он точно знал бы, что делать.

Само собой теперь Грейнджер должна забрать его палочку с собой и спрятать как можно дальше, чтобы он никогда её не нашёл. Ведь если есть хоть малейшая вероятность, что он в ближайшее время сможет колдовать, это не означало ничего кроме опасности.

Он мог бы оглушить Эббот, наслать запрещённое заклинание на Турпин и приложить Грейнджер головой об пол, а потом разнести всё вокруг Бомбардой и оставить полыхать обломки в Адском Пламени. При мысли об этом тело Драко охватывает фантомный жар, и он не сдерживает гримасы боли.

Грейнджер делает ещё шаг к нему и начинает говорить, но из-за внезапно возникшего шума в ушах Драко пропускает первые слова: