Раннее утро. Его звали Бой

Как красиво наше собиньякское кладбище в День всех святых! Здесь война еще ничего не успела изменить. Мужчины ушли в армию, но женщины не забывают украшать цветами могилы близких. Я правильно сделала, что пошла кратчайшим путем от церкви, а то мне трудно было бы идти со всей процессией, моложе я ведь не стала, и ноги мои — тоже; рана на левой ноге не затягивается вот уже два года, да и правая коленка сильно болит; передвигаюсь, как старая утка. Увидала бы меня сейчас Дауна в таком виде. Она всегда мне говорила: ты слишком быстро ходишь, Мария Сантюк, на цыпочках порхать не солидно, учись ходить степенно, как я. Смотрела я на нее, но продолжала порхать и бегать, чего-чего, а степенности во мне тогда ну нисколько не было. Процессия двинулась позже меня и будет здесь не раньше, чем через пять минут. Господин кюре и дети из хора, которые с ним идут, наверное, сейчас у кузницы, никак не дальше, ведь господин кюре не молодой, у него больной желудок, у каждого — свои хвори. Надо же, Селина Капдебос вырастила на могиле покойного Эжена хризантемы, ну прямо чистое золото, и где она только разыскала такие? Не иначе, как у кузины, которая работает в «Ли и Миксе». А на могиле Огюста красиво смотрятся садовые фиалки, которые посадила Леони Барлекюс, жаль только, он их не видит, ведь какой хороший садовник был. А Жалустры верны, как и прежде, маргариткам. Удивляюсь, как их близнецы, Бернадетта и Мелиса, протянули до двухлетнего возраста, родились-то они такие слабенькие, с желтыми личиками. Что только не делала Люси Жалустр, чтобы спасти своих детей! Не померзли бы маргаритки, зима будет холодная, коленка мне подсказывает, да и луковая шелуха нынче толстая. А это что? Три искусственных цветка в пластмассовом горшочке. Это Фелиси Дюкасс придумала, и как ей только не стыдно? Жоаннес заслуживает лучшего, славный он был дорожный рабочий. Из чего же они сделаны? Похоже, из фетра, вырезала, наверное, из домашних тапочек покойного, ничего себе, что от них останется после первого же дождя? Хорошо хоть рядом прекрасная могила Брустов. Памятник стоит, как новенький. Справа и слева — урны с разноцветным плющом, а посередине — большая чаша, полная розовых гвоздик. Надо отдать ей должное, мадмуазель Лора Бруст не поскупилась, и то сказать, она может себе это позволить, получив в наследство от своих дядюшек столько соснового леса; неужто она так никогда не выйдет замуж? Наверное, боится, что женихи зарятся на ее богатство, а ведь она девка видная: лицо длинненькое, цвет приятный и всегда любезное слово на языке. Я уже слышу пение, значит, процессия прошла мимо школы для девочек и должна сейчас быть возле дома Саманосов. Эмма, наверное, знай себе работает на швейной машинке, портниха стоящая, а вот веры совсем нету у нее, безбожницы. Интересно, приедут ли и в этом году мсье, мадам и мадемуазель де Жестреза, думаю, приедут, хоть и война, машины-то могут ездить. Теперь шаги и голоса доносятся из-под сводов портала. Солнце даром что ноябрьское, а все равно яркое: крест, который несет сын Мелани Тербланк, весь так и сияет. Господин кюре еле идет, а хозяйка, хозяйка держится, дай Бог каждому. Спину не сгибает, держится прямо, как стена, а на лице, под траурной вуалью, ни слезинки, несмотря на такое горе. Рядом госпожа Жаки, увядшая, усохшая. Даже не скажешь, что они — мать и дочь, никак не скажешь, скорее, две сестры, да еще можно даже поспорить, которая из них старше. И на госпожу Макс больно смотреть, глаза ввалились, и седые волосы сразу появились. Держит за руки Жизель и Надю, такие обе хорошенькие, блондиночкам беретики, как у моряков, очень к лицу. А Хильдегарда? Хильдегарда на кладбище не пришла, этого можно было ожидать: ведь что она заявила вчера вечером за столом? «Предоставьте мертвым погребать своих мертвецов». Надо же, 29-го числа ей исполнится только пятнадцать лет. А выглядит она иногда лет на десять старше, а то и больше. И не растет совсем; Жизель выше ее уже на полголовы, да скоро и Надя тоже обгонит, жалость-то какая.