Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)

Далее следует немаловажные для Гуссерля (и раннего, и позднего) разъяснения термина «vorstellende Setzung» (Assumtion) – полагание, принятие через представление. В данном случае оно выполняется применительно к осмыслению некоего животного, или к примыкающим предикациям (отнесение к виду «кошек» и т. д.). Снова подчеркну: и здесь имплицитно имеется важная связь с будущей теорией интенциональности, а именно с её существенной линией – с прояснением интенциональной концепций «полагания» (Meinen – «мнить», и не от русского слова «мнение», т. е. всегда субъективное суждение о чем-либо, а в смысле постоянного «держания в уме», «движения» вперед содержательного по смыслу и значению, обогащаемого предметного содержания. Но снова же видно, что пока Гуссерль ещё не говорит об этой впоследствии акцентируемой структуре чего-то более определенного.)

Опустим другие, более конкретные и частные (больше логические) рассуждения Гуссерля в этом параграфе.

В § 11 рассматриваемого Манускрипта Гуссерль возвращается к анализу одной из центральных подпроблем (более широкого проблемного цикла) «Различение истинных (wahren) и интенциональных предметов в субъективном смысле».

Оно примыкает к тому разбору уже интенциональной проблематики, который мы вели несколько раньше – потому что Гуссерль сознает: ко всему предшествующему краткому и сугубо специальному анализу «интенциональных предметов» настоятельно требуется добавить другие разъясняющие – предваряющие или итоговые дополнения. И он отчасти предоставляет их. До сих пор различение внутри истинных (wahren – думаю, для перевода лучше подойдут также слова: действительных, реальных в собственном смысле) предметов проводились, напоминает автор, исключительно в применении «к объективному содержанию представлений» (Ebenda. S. 333). Здесь опять стихийно делается конкретнейшее различение из тех, которые будут подробно разъяснены, теоретически узаконены только в развитой гуссерлевской теории интенциональности, а именно: в подробностях будет уточняться, к какой стороне актовых – т. е. ноэтических – сторон относятся конкретные же прояснения предметных, т. е. ноэматических моментов. Именно такой ход мыслей понятен: Гуссерль имеет в виду не какие-либо (личные) мотивы и не психологические особенности субъекта представлений. В рассматриваемых в Манускрипте случаях «представление имеет подлинный (wahren) предмет, т. е. ему соответствует какой-либо (einen) действительный предмет. И представление обладает [именно] интенциональным предметом, т. е. оно не располагает никаким действительным (wahren) предметом – оно его только представляет» (Ebenda. S. 333–334). Отметим: это были пока рассуждения о представлениях, которые Гуссерль называет «объективными представлениями». Далее он замечает, что введенное им различение можно применить также и к «субъективным представлениям» (subjektive Vorstellungen). Но тогда, предупреждает Гуссерль, «их значение испытывает существенное изменение» (Ebenda. S. 334). Какое же? Предмет представления – уже не «действительный» (wahre), а помысленный предмет, или предмет как помысленный. Вот этот шаг анализа, думает Гуссерль, должен привести исследователя (притом объективно, почему его уже предприняли схоластики, а потом «переоткрыли» авторы более позднего времени) к интенциональным предметам!

Но при осмыслении текста манускрипта, как мы уже показали, возникают сомнения в том, что на означенном пути именно здесь, на ранней стадии действительно возник или должен возникнуть полноценный интенциональный анализ. Гуссерль и сам не скрывает того, что «речь о только интенциональных предметах как таковых» может вызвать отторжение у кого-то из исследующих ту же тему. Особенно если проблему будут толковать, по его мнению, ошибочно, в том, например смысле, что представление (понимаемое как «субъективное переживание», Erlebnis) как будто делает представляемый предмет чем-то специфическим для себя – как бы наличным (präsent) и в то же время неким «призрачным, теневым образом» (Schatenbild), которому в то же время вверяется функция как бы оспаривать «подлинное» («wahre») существование!

Гуссерль такое толкование категорически не приемлет. Почему? Ведь представляемый предмет и предмет подлинный (wahre) для него – это нечто взаимосвязанное, если не идентично то же самое. А когда интенциональный предмет характеризуют расплывчато (как некую тень, schattenhaft), тогда все более и более отделяют его от предмета подлинного. Если он – предмет в представлении, то он больше не идентичен с предметом вне его (Ebenda. S. 334). Но в чем же именно состоят здесь и различия, и специфика? В полной мере ответов на такие вопросы ранний Гуссерль ещё не знает. Однако характерно, что сами вопросы… уже напрашиваются.