Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Златоголовые жарки повстречались мне на опушке леса еще неделю назад, а ненастье все продолжалось и продолжалось. Не сразу догадался, какой смысл вложила в свои слова умудренная долгой жизнью женщина, рассказывая о весенних цветах. А она как бы в рот мне вложила: никогда не теряй надежды, всегда жди свои жарки!

Милое семейство

Озерцо. Крошечное, в конце садового участка. Лет пятнадцать назад не было в хозяйстве водопровода, а для полива саженцев яблонь, черной смородины и цветов требовалась позарез вода, вот и пришлось по нужде рыть яму, куда после дождей собиралась бы драгоценная влага.

Со временем озерцо округлилось, берега его заросли осокой, купальницами. В летнюю пору в голубеющее небесной чистотой зеркальце любят засматриваться лиловые метелки иван-чая, а стоящие неподалеку осанистая березка бросает в воду по осени золотые кругляши.

Весной, после таяния снега, озерцо становится полноводным. Постепенно оно входит в берега, показывается первая ступенька лесенки, а спустя какое-то время и вторая. Если лето придет знойное, с редко перепадающими дождями, то в августе просыхает и последняя — третья — вся замшевелая ступенька.

С этих ступенек любят пить озерную водицу живущие в саду трясогузки, синицы, воробьи, зяблики. Не раз видел, как в крошечном озере купались дрозды — любители красной и черноплодной рябины.

В погожие дни на ступеньках лесенки часами нежатся лягушки. Порой думаешь: живы ли они? Приглядишься повнимательней и заметишь, как на бугорчатой спине ближайшей к тебе лягушки токает жилка.

В середине июня этого года, под вечер как-то, разразилась неистовая гроза с ураганным ветром. Гудели басовито над крышей нашего дачного домика клены и липы, а по окнам бежали потоки обломного ливня, и при вспышках молний казалось — вместо стекол в рамы вставлена мутная слюда.

Утро наступило кроткое, совестливое. И если б не прибитые к земле головки маков с алыми петушиными гребешками, жалкие, истерзанные ливнем маргаритки и анютины глазки, сломанная яблоневая ветка да озеро, наполненное до верхней ступеньки водой — желтой, густой, что тебе квасное сусло, можно б и усомниться: а была ли, в самом деле, накануне гроза?

На верхней ступеньке лесенки я и увидел в этот раз, впервые за много лет, большое семейство лягушек. Крупные, серые кваквы с темными, в прозелень, полосками сидели рядышком, как и положено почтенным родичам, а малыши — трое рыжих и один угольно-черный — прижимались доверчиво к матери.

Несколько минут смотрел я на счастливое семейство, стоя возле березки — дивно стройной, кокетливой. В течение дня подходил не раз к озерцу. Милое семейство продолжало нежиться в жарких солнечных лучах.

Что-то удивительно трогательное, прямо-таки человеческое, было в этом добром, разумном поведении взрослых и молодых лягушек.

Позвонушка

Забросила меня судьба летом на пару дней в далекое от больших дорог сибирское село, где жил поразительного трудолюбия человек, мастер на все руки: тракторист, комбайнер, механик. Вот о нем-то, Иване Лукиче, мне и надо было написать корреспонденцию в центральную газету.

Выйдя из пропыленного газика у полевого стана отделения совхоза, где убирал пшеницу старательный хлебороб, я увидел невдалеке голопузого мальчонку с огненной головой, даже не покосившегося в сторону машины.

Улыбаясь каким-то своим мыслям, малец то и дело подносил к уху незнакомое мне растеньице с мелкими буроватыми листиками и еле приметными цветочками — голубоватенькими пупырышками. Тряхнет стебельком и внимательно прислушивается.

«Чем заворожил мальчишку неказистый этот кустик?» — хотелось спросить мне директора совхоза, но тут из-под навеса от большого дощатого стола направился к нам крупный детина с рыжеватой вьющейся бородкой.

— Везет вам: вот и сам Иван-воин!.. Видать, отобедался, — бросил через плечо директор. — Подброшу сейчас вас обоих на его загонку. И пытайте нашего богатыря сколько душе угодно.

До позднего вечера — на диво сладостно-светлого в эту пору года — пробыл я с Иваном Лукичом на его степном корабле.

А при возвращении на полевой стан ненароком заметил в руке комбайнера только что сорванный с обочины дороги махонький кустик — точь-в-точь такой же, какой видел днем у голопузого мальца с огненно-рыжей головой.

— Что за растение? — спросил я. — Давеча, едва вышел из «газика», увидел малыша с таким же кустиком. Он зачем-то подносил его к уху…

— Да это вы моего шустряка Гришуню повстречали, — устало усмехнулся Иван Лукич — совсем еще молодой мужик, стесняющийся, когда его величали «Лукичом». — Растеньице с виду невзрачное, но имеет свой секретец. Многим равнодушным к природе людям тот секрет и невдомек… Поднесите-ка стебелек к уху и тряхните слегка. Послушайте.

Поднес я к уху жесткий стебелек с жесткими листиками. Тряхнул. И поражен был малиновым перезвоном. Почудилось: в руках у меня не кустик неведомого растения с пуговками-точками непахучих цветочков, а десяток-другой невидимых для глаз серебряных бубенчиков.

— Как называется удивительный цветок? — немного погодя спросил я комбайнера.