Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Вдруг сорвавшись с места, Прохор Силантьич бросился вниз, размахивая обломком старого весла. Едва же он пробежал с десяток шагов, как гневно взревел мотор. Чуть не ткнувшись носом в лобастый камень, торчащий из воды у самого берега, лодка круто развернулась и смело устремилась навстречу дыбившимся волнам, готовым, казалось, обрушить на нее всю свою накипевшую ярость.

— Режь носом… носом режь беляки! — посоветовала Наташа Денису, усаживаясь на мокрую, в шапках пены, лавочку. На Крутель она не бросила даже косого взгляда.

* * *

Беда ждала их у подводной гряды камней — «на самом кляузном месте», как любил говорить Прохор Силантьич.

Когда моторка притарахтела к месту стоянки последнего, четвертого бакена, из мутно-сизой воды торчала лишь вешка — жердь, за которую крепился бакен.

Прыгавшую вешку, словно рвущуюся к небу, заметила первой Наташа. И замахала Денису рукой:

— Глуши мотор!

— Ты чего? — недоумевал Денис, приподнимаясь с сиденья. — Мы еще не добрались до бакена.

— Говорю, глуши мотор! Я подгребу сейчас… а ты хватайся за вешку. Вон она из воды торчит!

Все еще недоумевая, зачем Наташа заставила раньше срока глушить мотор, Денис перевесился за борт и, изловчившись, схватился за конец осклизлого шеста с обрывком веревки.

Оставив весла, Наташа метнулась на нос и сбросила за борт якорь. К Денису она подошла, то приседая, то заваливаясь набок, с мотком просмоленной бечевы.

— Бакен сорвало, — сказала, наклоняясь над Денисом. — Бечеву одним концом к вешке привяжи, а другим за корму запутай… Лодку не так сильно будет мотать.

— Что же нам теперь делать? — спросил Денис, поднимая мокрое от брызг лицо.

К его удивлению, Наташа ответила спокойно, словно ей не в первый раз приходилось попадать в подобный переплет:

— Куковать придется. До рассвета. Пока пассажирский не появится из Междуреченска. Он в три ноль-ноль проходит.

* * *

Они сидели, закутавшись в плащи, сидели смирно, прижавшись тесно друг к другу. Впереди перед ними возвышался на невысоком шесте фонарь. Весело прыгающий то вверх, то вниз огонек фонаря далеко был виден в оба конца взбесившейся Суровки.

Лодку качало нещадно. Случалось, на нее обрушивалась гривастая волна, окропляя и Дениса, и Наташу студеной на ветру водой. Такой студеной вода в Суровке бывала обычно в октябре.

— Самое… самое наипервейшее дело — дождаться рассвета, — подбадривала Наташа Дениса. — Она, летняя ночь, быстрехонько промелькнет. А чтобы не продрогнуть до костей, пальчиками ног беспрерывно шевели. От них по всему телу пойдет тепло. Если ж руки застынут… прячь за пазуху: моментально согреются.

Надвинув низко на лоб картуз, Денис нелюдимо молчал, тупо уставясь на решетчатую стлань под ногами. Когда вода заливала стлань, Наташа ржавым ковшом старательно вычерпывала ее, выплескивая за борт. А потом снова садилась рядом с Денисом, заглядывая ему в лицо.

— Ой, случай один вспомнила, — толкнув Дениса локтем в бок, затараторила Наташа, когда ей показалось, будто на ресницах парня появились крупные слезины. — Смешной. Ей-ей! Было это, когда я в совхозе работала. Раз Ольга Лукинична, наша бригадирша, заявилась на ферму, сняла пальто да как руками всплеснет. «Ой, говорит, матушка родная! Так спешила, так спешила, что и фартук забыла снять!» А фартучек у бригадирши, к слову, новый, форсистый такой… с колечками и горошинами по зеленому муравому полю. Загляденье одно! «Откуда, спрашиваю, Ольга Лукинична, фартучек эдакий завлекательный у вас появился?» А бригадиршу даже в жар бросило. «Сынок, говорит, купил. Отрез на платье и фартук. Он теперь у меня после РУ токарем в ремонтной мастерской». Сняла тетя Оля новый свой фартук и на гвоздь повесила. Да, на гвоздь — я сама видела. А когда подкатил вечер, стала тетя Оля собираться домой, а фартука нет. Искали, искали мы с ней по всему телятнику, да так и не обнаружили. «Неужто, думаю, кто позарился? У нас такого позорного факта отродясь на ферме не было». И тут вдруг замычала Красавка — баловница телочка. Заглянула я к ней в стойло а она… а она жует себе преспокойно Ольги Лукиничны фартук. Без малости одна оборка алая осталась. Ну и посмеялись мы тогда. Ох уж и посмеялись!

* * *

К полуночи прояснило. Но верховик все не стихал, безжалостно мотая из стороны в сторону хрупкую лодчонку.

Наташе и Денису уже стало казаться, что все вокруг них кружится — и дальний берег с перемигивающимися ребячливо огоньками, и даже звезды в вышине. Будто кто-то перетряхивал звезды, и они метались, не находя себе места…

Наташе почудилось: Денис заснул.

«Только бы он, братик мой ласковый, не простыл, — думала она. — Я так рада… прямо-таки на глазах посмуглел, повеселел мальчишечка. Заявится домой — ни матушка, ни сестрицы не узнают».

И вдруг Денис заговорил — негромко, словно бы для себя: