Ранняя осень. Повести и этюды о природе

В такую пору разве усидишь дома?

И Артем с Игошкой торопили-поторапливали Степку, совсем сбившуюся с кругу.

— Потерпите, последнюю пуговицу пришиваю, — проговорила весело Степка, не поднимая головы от Игошкиной шубейки.

Умытый, причесанный Игошка стоял у подтопка на табурете и, крепко обхватив ручонкой Артемову шею, совал ногу в подставленный валенок с надетой на него новой калошей, пахнущей резиной.

— Готово уже! Готово! — сказал нетерпеливо Игошка. — Теперь давай пусти меня на пол… Пусти, я сам спрыгну!

— Где же готово? А про второй валенок забыл? — добродушно проворчал Артем. — Мы его кому — волку отдадим?

Васильковые Игошкины глаза недоуменно округлились.

— И-и, — протянул он, трубочкой сложив губы. — Я не забыл, а только так, понарошке.

— Понарошке? Выходит, ты у нас хитрый Митрий?

Запрыгал козликом Игошка, завизжал на всю избу:

— Тетя Степа, я хитрый Митрий! Вот кто я!

— Тише, непутевый! — испугался Артем. — Свалишься с табурета!

А Игошка знай себе прыгает.

— Хитрый Митрий! Путевый-распутевый!

Пришлось снимать мальца с табурета. Тут и Степка подошла с шубейкой.

— Тетя Степа, — шепотом сказал Игошка, прислонясь губами к Степкиному уху. — Когда мы обратно придем, ты мне сказку расскажешь?

— Расскажу, — пообещала Степка. — Теперь на шею шарф, а на голову шапку… Вот и славно. Очередь за шубкой… Артем, ну что ты уставился? Иди одевайся. Мы с Игоней уже готовы!

Заторопился Артем. Припадая на левую ногу, затопал к вешалке, громыхая на всю избу подошвами солдатских — не знающих износа — сапог, столько лет месивших целинную грязь.

Степка вышла на крыльцо провожать своих «мужичков». И столько посыпалось наказов, столько наказов, будто они не на прогулку в лесок собрались, а в дальнюю трудную дороженьку!

— Ноги не промочите! — кричала Степка вслед Игошке и Артему, пятнавшим поляну четкими следами, тотчас прозрачно синевшими. — Артем, гляди в оба… как бы он, глупый, сосульку в рот не засунул. И далеко не шатайтесь, еще провалитесь в буерак!

Оглянулся Игошка, не выпуская Артемовой руки. Тоненько пропел, морща переносицу:

— Проща-ай! Мы больше не возвернемся!

— Я вам не возвернусь! — засмеялась Степка. — Только надумайте не возвернуться… обедом не накормлю!

А Игошка, задирая вверх голову, говорил уже взахлеб Артему:

— Давай скорее! Туда куда-нибудь… где никаких человеков нет!

— Ишь ты, торопыга! — сказал Артем, палкой тыча в припорошенную тропку, вильнувшую за бугорок. Наставительно прибавил: — Может, так по Москве… вприпрыжку бегают, а по лесу эдак негоже.

— А почему? — пожал плечами Игошка.

— Бегом ничего не приметишь: ни птиц, ни зверьков… ни красоты… Вот мы сейчас, Игошка, войдем с тобой в бор. И ты уши навостри. Молчи и слушай, как лес говорит.

— Лес? — еще больше поразился Игошка. — А как это он… говорит?

— А ты слушай.

Примолк Игошка. Плотно-плотно сжал губы. Ясный его лоб прочертила еле приметная паутинка.

Первая сосна, стоявшая на опушке при дороге — кургузая, нескладная, — низко-низко опустила навстречу путникам колючую свою лапу, ровно собиралась с ними запросто поздороваться.

«Здравствуй, дерево!» — сказал про себя Игошка, и обиженная природой, одинокая сосенка обрадованно махнула веткой. Или это только показалось Игошке? А капли? Крупные, огненные? Ведь если б не качнулась ветка, они бы не посыпались градом на пухлый снежок, прожигая его насквозь.

Раздумывая, недоумевая, Игошка и не заметил, как они с Артемом очутились в лесу. Теперь со всех сторон окружали их спокойные прямоствольные сосны да обманчивый сиреневатый туманен.

Внезапно позади Игошки кто-то бойко застучал топориком: тук-тук, тук-тук!

Дернулся назад Игошка: никого. А где-то наверху снова застучали.

К изумленному Игошке наклонился Артем. Шепнул:

— Дятел. На вершине сосны долбит.

Не успели и шагу шагнуть, как мимо стайка резвых синиц пронеслась, задорно посвистывая. По всему видно: теплу радуются непоседливые синицы. Не эту ли стайку всю зиму прикармливали Степка с Артемом?

Сощурился Артем, усмешка тронула губы. Попробуй угадай!

Одна из синиц повисла вниз головой на голом суку молоденькой осинки. И песенку весеннюю пропел цвинь, цвинь, цвинь!

А потом вильнула пестрым хвостиком да как взовьется свечкой вверх, к солнышку.

— Я эдак тоже умею, — сказал не совсем уверенно Игошка, моргая светлыми ресницами.

— А ну! — кивнул ободряюще Артем.

Не решился Игошка пропеть синицей. Схитрил:

— Я в другой раз. Сейчас у меня настроения нет.

— В другой так в другой, — покладисто согласился Артем. Спросил: — А море, Игошка, хочешь увидеть?

— Какое море? Крымское?

— Нет, наше. Оно лишь по весне, в половодье, разливается.

— А по нему корабли ходят?

Артем засмеялся: до чего ж хорошо с этим маленьким любопытным человеком!

— Корабли? Вот притопаем, сам увидишь.

— Пошли! — решил Игошка и снова вложил свою нахолодавшую ручонку в широкую теплую Артемову ладонь.