Ранняя пташка

Большой плоский пакет был завернут в коричневую бумагу и перевязан бечевкой. Я внес его в комнату, перерезал бечевку перочинным ножиком и обнаружил, что внутри портрет, мой. Поставив полотно на книжный шкаф, я отступил назад.

Это была картина, которую я заказал у художницы. Но она была оригинальной не полностью. Эту картину я уже видел у нее в студии четыре недели назад – лишенный лица портрет ее мужа. Но только теперь это уже был не ее муж, и он больше не был обнаженным. Это был я, со своими чертами лица, в закрытом купальном костюме, написанном поверх тела. Художница даже добавила белые тапочки на ноги, бывшие босыми, и полотенце в сине-белую полоску, чтобы мне было на чем сидеть.

Что-то в картине меня встревожило. Не то обстоятельство, что художница повторно использовала холст, изобразив на нем вместо своего пропавшего без вести супруга совершенно постороннего человека, которого едва знала, а совсем другое: она написала меня на Говере, как это было в моем сне, и, что совсем уж странно, для всего окружающего мира картина выглядела так, будто художница изобразила меня со своего ракурса, словно сидела рядом со мной на пляже. Во сне она говорила, что любит меня, и в этом портрете сквозило ее признание в любви. Что бросало вызов логике: все должно было произойти наоборот. Сначала реальность, и только потом сон. Я смотрел на полотно добрых десять минут, стараясь разобраться в нем, но тщетно. В любом случае сходство, на мой взгляд, было полным. Теперь я был должен художнице пятьсот евро, что, если хорошенько подумать, было для меня неподъемной суммой; но по крайней мере у меня будет возможность снова встретиться с ней.

Я несколько раз прошелся по комнате, с трудом выполнил два отжимания и какое-то время сидел на кровати, чувствуя усталость и зуд, затем взял свой портрет и поставил его рядом с Клитемнестрой, чтобы смягчить ее психопатический взор. После чего отправился на кухню и заварил чаю, еще раз принял душ и уставился в окно.

Примерно через час это мне надоело, и я решил навестить привратника Ллойда. Я надел форму, закинул на спину рюкзак и вышел в коридор, но, проходя мимо комнаты художницы, остановился. Я быстро черкнул записку со словами благодарности и своим адресом, чтобы художница смогла после Весеннего пробуждения прислать мне счет, и уже собирался опустить ее в почтовый ящик, как вдруг застыл. Под кнопкой звонка было указано имя Бригитта, и меня охватило недоумение. Я не знал ее имени. Она мне его не говорила. Я его услышал во сне. Сделав глубокий вдох, я заверил себя в том, что видел имя на двери, но это не зарегистрировалось у меня в сознании, и, по-прежнему сбитый с толку, спустился вниз по лестнице.

Голодая в подвале

«…В принятом в 1815 году календаре «Виктуар», которым пользуются все члены Северной Федерации, 118 дней Зимы значатся как один месяц с зимним солнцестоянием посредине. Остальные 252 рационально разбиты на девять месяцев по 28 дней в каждом, каждый девятнадцатый год високосный, чтобы компенсировать орбитальное расхождение…»

«История небесного времяисчисления», Брайан Гномон 

[101]

– Мне очень, очень неловко, – сказал привратник Ллойд, когда я разыскал его в фойе. – Я понятия не имел, что вы до сих пор здесь.

– Я же не брал Снегоход, – напомнил я, – поэтому вы должны были знать, что я здесь.

– Я редко спускаюсь в подвал, – сказал он, – поэтому не могу знать, на месте ли Снегоход. На сколько вы опоздали на работу?

– На четыре недели, – сказал я, – наверное, это в определенном смысле рекорд.

Ллойд рассмеялся, и я присоединился к нему, чувствуя себя глупо. Затем я спросил про ту ночь, когда мне показалось, будто Клитемнестра отслоилась от холста.

– Это случилось в первую ночь, – сказал Ллойд, – потом я вас больше не видел. Я могу только еще раз принести свои извинения. Я работаю с той информацией, которую мне дали.

Я выглянул в окно, чтобы узнать погоду. Небо было затянуто низкими тучами, однако снег не шел. Внезапно меня осенила дерзкая мысль: мне вовсе не обязательно оставаться здесь и дожидаться Токкаты. Формально она не может мне приказывать: я подчиняюсь Кардиффскому отделению.

– Думаю, мне лучше тронуться в путь, – сказал я. – Вы говорите, Снегоход стоит в подвале, так?

– Хорошо, – согласился Ллойд, – я вас провожу.