Ранние сумерки (СИ)

Мощеная дорога вела снизу к крепости, и Белая Птица усталой рысью одолела ее и вбежала в огромные ворота. Для Ломиона точно огромные. И внутренний двор крепости поразил его размерами. А ещё больше тем, что к ним бежали со всех сторон разные эльдар высокого роста, махали им и что-то говорили, говорили...

На запретном языке мамы. Все.

— Госпожа Ар-Фейниэль! Ты вернулась! Ты жива! — восклицали они.

Они смеялись.

Они махали руками, шумели, переговаривались. Они поднесли им воды, вина и даже цветов разом. Чьи-то руки протянули Ломиону чашу молока и ломоть хлеба, и он пил, не в силах оторваться.

Они говорили беспрерывно. Увели Белую Птицу, начали вываживать и обтирать в стороне.

Они... Не боялись. Словно не слуги в этом замке, а гости и хозяева.

Глаза у почти всех сияли, как у мамы. Как звёзды.

Где же здешние хозяева, беспокойно думал Ломион, с трудом поспевая за матерью по широкой лестнице.

Потом сверху, навстречу к ним, слетел вихрь, подхватил ее и закружил.

— Что ты делаешь?! — закричал Ломион, стараясь удержаться и ухватить мать за одежду.

— Арэльдэ! — кричал вихрь. — Арэльдэ!!!

Она...

Она смеялась.

— Поставь где взял, негодяй! — сказала она весело.

— Поставь! — повторил Ломион.

Он повернулся — высокий, широкоплечий, светлый, как рыжая осень, просвеченная солнцем и красивый, как ни один эльда, виденный Ломионом. Вообще ни один.

Кроме мамы.

Как рисунок ожил из чистых, четких линий. Ожил и недобро засмеялся.

— Это ещё кто? — спросил светлый, презрительно глядя сверху вниз.

Ломион хлопнул глазами.

Мама развернулась, оттолкнула светлого, положила руку Ломиону на плечо.

— Это. Мой. Сын, — сказала она, словно каждое слово было гвоздем, и его она вбивала кому-то в стену.

А может, в голову.

— Так, — сказал этот светлый, глядя на них обоих с холодным интересом. — Это надо непременно запить, Арэльдэ. Идём. Расскажешь, кто этот... Счастливец.

Одно слово — и Ломиону сразу захотелось оказаться в кузнице отца. Там, с молотом в руках, он хотя бы чувствовал себя нужным. А не маленьким, противным и лишним.

А потом зацокотало снизу и появилось... Оно. Кажется, это был пёс.

Я не побегу, сказал себе Ломион, отступив на шаг и замерев. Я не побегу.

— Хуан! — воскликнула мама и кинулась трепать уши этому чудовищу.

Хуан? Прекрасный пёс Валар? Это?

Такой большой...

А он такой маленький...

Он моргнул — и Хуан оказался прямо перед ним вдруг. Потянулся массивной мордой, шумно выдохнул.

Ломион посмотрел псу прямо в глаза — черно-карие, с золотистыми искрами.

...На самом деле он больше, ещё больше, ещё древнее, древнее, чем камень у них под ногами...

И Ломион понял, что совершенно не боится.

Потом розовый язык прошёлся ему по всему лицу и взъерошил аж волосы надо лбом. Потом Хуан улыбнулся, свесил язык.

— За мной, — сказал псу светлый, чуть нахмурившись.

Повернулся и поспешил вверх по лестнице, не сомневаясь — за ним пойдут следом. Хуан и пошел, оглядываясь и улыбаясь. И мама тоже пошла, взяв Ломиона за руку.

“Мама...”

“Это дядя Келегорм. Тьелкормо, произносят у нас. Не бойся”.

“Я не нравлюсь ему”, подумал Ломион сам себе.

И все же страшно ему больше не было. Трудно было бояться, пока смотришь на улыбку Хуана во всю пасть и его длинный язык.

Залы здесь были огромные, но Келегорм, называть которого дядей у Ломиона даже в мыслях не получалось, привел их в покои поменьше. Не понять сразу, для гостей или хозяйские — большая комната с высокими окнами и расписными стенами. Здесь всюду были шкуры зверей или полотнища из меха, на лавках вдоль стен, на сундуках, на креслах, даже на стенах и на полу.

Охотник, понял Ломион, видя, как привычно падает на застеленный шкурами пол Хуан. Покои охотника. А ещё от окон на север тянет холодом.

— И вот ты снова появляешься из ниоткуда, — Келегорм сам налил вино из кувшина в стеклянные стаканы, похожие на полуоткрытые бутоны тюльпанов. — И ошеломляешь новостями. Ты хоть понимаешь, что мы думали все это время?

— Ты мог понимать, что я жива.

— И только!

Ломиону было неуютно в слишком большом деревянном кресле, даже накрытом волчьими шкурами для мягкости. Он бы лучше сел рядом с Хуаном. Но здесь чужой дом, непонятно, что может рассердить хозяина.

И в этом замке должен быть второй хозяин. Лорд Куруфин.

— Кто же оказался твой... Счастливый избранник?

— Эол из Нан-Эльмота. И беда в том, что я не хочу к нему возвращаться и возвращать туда Ломиона.

— Вот как! Ты не просто являешься ниоткуда, но и просишь о защите?

— Может быть. Мне нужно побыть без него и подумать.

— О чем?

— О том, не совершила ли я самую большую в жизни ошибку, братец Турко.

— Тогда зачем ты взяла ее с собой?

— Турко!!! Это мой сын!

Ломион вздрогнул, мечтая оказаться где угодно, лишь бы подальше от кричащих.

Хуан поймал его взгляд и встал. Подошёл, положил массивную голову на подлокотник и шумно вздохнул. Ломион нерешительно почесал огромную морду, погладил уши — и снова поймал на себе недовольный взгляд хозяина.

— Значит, ты действительно тогда исчезла в Нан-Эльмоте, — продолжал Келегорм как ни в чем не бывало. — И нашему посланнику попросту солгали.

— Был и посланник?