Лейтенант распахнул планшет, показал по карте. Завидев карту, Барсуков жадно впился в нее глазами – их карты закончились на гораздо более западных районах. Лейтенант назвал населенный пункт, в который они двигались, и очень удивился, когда Барсуков сообщил, что пункт этот занят немцами. Сам сориентировался поточнее и заодно показал лейтенанту, как шли танкисты.
– Мы обошли это местечко накануне вечером, – пояснил капитан, имея в виду то село, куда направлялись кавалеристы. – Название узнали у местных. Там немцы.
– Не может быть, – отозвался кавалерист. – Там наш ремонт.
– Там немцы, – повторил Барсуков. – Не ходите туда.
И вдруг его осенила догадка. Сопоставив бодрый строевой марш кавалеристов среди бела дня по открытому полю и конечную цель их движения с пройденным собственным маршрутом, Барсуков кивнул в северо-восточном направлении и негромко поинтересовался:
– Вы вообще в курсе, что топаете по занятой противником территории?
– Не может быть, – опять отрицательно замотал головой лейтенант. – Нам сообщили, когда везли в эшелоне, что до фронта еще далеко.
И настойчиво повторил, что они продолжат движение в выбранном направлении. Барсуков, как мог, обрисовал ему сложившуюся вокруг них всех ситуацию. Лейтенант долго задумчиво молчал, потом поблагодарил танкиста за информацию и уже более рассудительно высказался в том духе, что все-таки обязан выдвинуться в район расположения тылов его собственной части. По крайней мере туда, где эти тылы находились по последним сведениям – так хотя бы будет шанс встретиться со своими однополчанами и добыть лошадей. Они бредили лошадьми, и отговаривать их было бесполезно.
– Будьте осторожны, – посоветовал Барсуков.
– Разумеется, – отозвался лейтенант. – Спасибо.
Расположившиеся на отдых на поляне экипаж Барсукова и безлошадные кавалеристы наспех перекусывали. Лейтенант поднял своих подчиненных засветло. Коломейцев видел, как Барсуков, провожая лейтенанта, зашел с ним за куст орешника.
– Можно? – донесся до Витяя отчего-то неожиданно робкий голос их капитана.
– Пожалуйста, – из ножен на боку лейтенанта с характерным звуком высверкнула шашка.
С обнаженным клинком в руке Барсуков сделал несколько шагов в сторону. Коломейцев оказался невольным свидетелем того, как капитан сначала уверенно крутанул шашку несколько раз в руке, а затем неожиданно резким, почти неуловимым движением со свистом рубанул по веткам орешника.
– Ловко, – с удивлением в голосе одобрил лейтенант, поглядев на срубленный орешник, и забрал протянутое ему холодное оружие обратно.
– Будьте осторожны, – ничего не комментируя, повторил Барсуков. – Удачи вам.
– И вам, – отозвался лейтенант и взял под козырек.
Дальше танкисты снова двинулись одни.
– Что с продовольствием? – поинтересовался на очередном привале Барсуков.
Консервов и сухарей с галетами, даже несмотря на кражу, хватало еще на несколько дней. Это позволяло какое-то время обходить населенные пункты. Барсуков, внеся коррективы в маршрут на основе увиденной у лейтенанта-кавалериста карты, вел свой экипаж кратчайшим путем на восток. Потом еще были встречи с пехотинцами, которые шли в противоположном направлении. Чумазый сержант, который их вел, прямо заявил Барсукову, что война проиграна и они идут сдаваться. На все расспросы, где и при каких обстоятельствах они приняли бой, сержант только безнадежно махнул рукой и пошел дальше по лесной просеке. За ним потянулись и его товарищи. Коломейцев придержал одного из них за рукав, но красноармеец лишь промычал в ответ что-то невнятное и выдернул руку. Уши бойца были в корке запекшейся крови.
– Контуженый он, – угрюмо проговорил другой парень в развернутой поперек на голове пилотке. И шагнул, задевая плечом Коломейцева. – Дай пройти.
– Ну и пусть катятся, – сказал кто-то из барсуковских танкистов.
Сам Барсуков не стал останавливать вконец деморализованных красноармейцев. Первым зашагал по просеке в прежнем направлении. Вслед ему пристроились остальные члены экипажа.
Другая встреча случилась ранним утром на тянувшемся у самой кромки леса пыльном проселке. Бодрая толпа мужиков в пиджаках, военных гимнастерках, кепках и пилотках, с вещмешками, котомками и даже чемоданчиками в руках гурьбой шла по дороге. Все были без оружия. На расспросы вышедших к ним танкистов охотно отвечали, что они попали в плен, а теперь отпущены немцами, поскольку назвались украинцами и белорусами. Немцы, мол, таких отпускают.
– Да какой ты хохол? – подивился Барсуков на мужика, говорившего на чистейшем русском языке.
– А отчего не сказать-то, – степенно отвечал тот, – коли отпускают. Они нашего брата столько в полон забрали, что девать некуда.
– Ага, – вступил в разговор другой в какой-то пестрой безрукавке, надетой поверх форменной гимнастерки. – Нас как в пересылку привели, ихнее начальство аж за голову схватилось. Немец-то, он аккуратный, все высчитывает, сколько он пленных рассадит да прокормит. А тут превышение, поди, раз в сто. А может, и в тыщу. И это только один полевой лагерь! Вот нашли повод, по какой статье нас списать, да и отправили восвояси.