«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник

– Свезло, чего там, – подключился к беседе третий дядька средних лет в полосатом пиджаке и с чемоданчиком в руках. – Прошелся сначала до призывного пункта, потом в плен, а теперь обратно домой. Вот и вся война. Одно слово – свезло.

Барсуков в задумчивости сдвинул фуражку на затылок, закурил, провожая взглядом проходившую мимо толпу.

– Ну, прощевайте, товарищи командиры! – махнул рукой танкистам словоохотливый дядька, назвавшийся украинцем.

Потопали дальше. Заканчивалась первая неделя их странствий, а вместе с ней подходило к концу и продовольствие. Было решено наведаться в какую-нибудь деревню по пути их следования. Ближе к вечеру расположившиеся на дневку в придорожных кустах танкисты окликнули босоногого мальчишку, в одиночку шлепавшего по пыльному тракту в сторону маячившей на фоне заходящего солнца околицы.

– Эй, парень, немцы в деревне есть?

Мальчишка ничуть не испугался и не удивился. Спокойно оглядел возникших перед ним людей в танковых комбинезонах.

– А, погорельцы… – протянул с легкой усмешкой.

– Чего? – удивился Барсуков.

Мальчишка шмыгнул носом, деловито утерся ладошкой и бодро пояснил:

– Раз танкисты без танка – стало быть, погорельцы. Танк-то сгорел, поди… Тут у нас днями и ночами напролет ходют да ходют. Все больше зеленого драпа, конечно.

– Это кто, пехота, что ли? – чуть улыбнулся Барсуков забавной классификации родов войск, придуманной пацаном.

– Ага, точно! – охотно подтвердил тот. – Зеленые всякие, погорельцы, как вы. Один даже был с неба шлепнутый – летчик… А немцев нетути – нужны вы им больно. У них дела поважнее…

– Экий и ты, брат, деловой, – покачал головой Барсуков.

– Ваша правда, заболтался я с вами, – явно копируя чью-то взрослую манеру, с серьезным видом согласился паренек и махнул рукой в сторону деревни. – Ступайте себе с Богом…

– Ходют, ходют, – почти как парень на дороге, ворчал совершенно седой худющий старик в перепоясанной веревкой домотканой рубахе с полинялой вышивкой по вороту. – И как я вас всех прокормить должон?

Танкисты стояли на дворе крайнего дома. Барсуков понял ворчание старика по-своему. Достал из кармана пачку ассигнаций.

– А скажи на милость, пойдут они теперь, советские? – помусолил в руках деньги старик.

Барсуков только пожал плечами:

– Могу расписку еще оставить. Вернемся – вам оплатят.

– Оно мне надо, чтобы вы вернулись? – продолжал ворчать старик.

– Знаешь что, батя, – тряхнул пулеметом радист, – мы ведь можем вообще ничего взамен не давать.

– Ага, знаю – это вы можете, – возвысив голос, с нескрываемой иронией согласился крестьянин. – Уж почитай четверть века только это и можете.

Он удалился в дом. Вернулся с котомкой в руках:

– Нате и проваливайте.

– Смотри, договоришься у меня, старый хрен! – шагнул к крестьянину радист.

– А ты меня не пужай – пужаные мы, – приблизил к нему обветренное, все в глубоких морщинах и дочерна загорелое лицо старик. – И железкой своей тут передо мной не тряси. Передо мной железками кто только не тряс – и германцы, и ляхи, и красные, и белые, и зеленые, и черт в ступе! И всем только одно – жрать подавай. А я за то, что горбатился и всех вас кормил задаром, окромя трудодней в колхозе да лагеря ничего и не видал боле.

– Отставить! – гаркнул на радиста Барсуков. И, вынув из планшета листок бумаги и карандаш, с минуту сосредоточенно писал. Поставил внизу листка номер воинской части, указал свои звание и фамилию, дату. Размашисто подписался. Протянул расписку старику.

– Правильный. Как при царе, – усмехнулся крестьянин. – Я уж таких правильных с шаснадцатого года не видал…

– Спасибо, – подхватил котомку Барсуков.

– Да забери ты свои бумажки, – с горечью в голосе, сминая, сгреб в кучу расписку и ассигнации крестьянин. – Разве в бумажках дело…

– Оставь, отец, – накрыл его ладонь своей капитан, одновременно пожимая старику руку. – Прости нас… Всех…

– Бог простит.

– Спасибо, – разворачивая обратно к воротам игравшего желваками радиста с пулеметом в руках, поблагодарил крестьянина Коломейцев.

Вслед за своим командиром танкисты вышли на окрашенную в багровые лучи заката деревенскую улицу и зашагали по ней в сторону большака. Старик долго не закрывал ворота, провожая их взглядом…