«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник

Рассказчик живо повернулся, уважительно кланяясь в сторону появившейся в дверях здоровенной фигуры отца. Коломейцев-старший, ничего не сказав, только хмыкнул и криво усмехнулся по своему обыкновению…

Зинкиного отца – легендарного советского героя гражданской войны, орденоносца и большевика с дореволюционным стажем – арестовали в тридцать шестом. При вступлении в комсомол Зинка, бледная, но решительная, твердо осудила его как врага народа при всем классе. Выходившие после урока старшеклассники с восторгом ставили ее друг другу в пример. Проходя школьным двором, Коломейцев услышал, как кто-то давится рыданиями за кустами свежей майской зелени.

– Пришел отомстить? – поспешно растирая кулаками слезы по щекам, зло обернулась к нему Зинка.

– Не реви. – Витяй протянул ей чистый платок. Постоял несколько секунд рядом и, развернувшись, пошел по дорожке обратно.

– Витя!.. – раздался за его спиной Зинкин голос с совершенно неожиданными нотками жалости и благодарности.

Со школьного крыльца Витяя провожал ревнивый взгляд одноклассницы Лиды. Усмехнувшись по перенятой у отца привычке, он не оглядываясь вышел на улицу…

Писем не было. Матрешка, конечно, могла бы написать, но теперь-то уже никак – снова подумал о Лиде Коломейцев, вновь ненадолго проваливаясь в зыбкий сон сентябрьским утром тысяча девятьсот сорок первого года.

А дальше была целая война. Они отступали, теряя людей и технику. Получали людей и технику и снова теряли. Так было много-много раз. К лету сорок второго из встретившего в Прибалтике военную грозу экипажа в живых остались только Иван Евграфович Барсуков и Витяй Коломейцев. К тому времени они сменили три танка, дважды горели. И всякий раз, получая новую «тридцатьчетверку», Барсуков распоряжался вывести на ней прежний бортовой номер – «104». Капитан неоднократно пытался отправить Витяя на курсы младших лейтенантов, которые тот давно заслужил, но Коломейцев упорно не желал вылезать из-за рычагов. Как будто верил, что, пока командир и механик вместе, с ними ничего не случится. И действительно, несмотря на высокий профессионализм обоих, им еще и сказочно везло. Без этого, конечно же, они не продержались бы столько во фронтовом пекле.

Во время второго летнего отступления из-за одного эпизода капитан Барсуков чуть не пошел под суд. Вопреки категорическому приказанию оборонять одну деревню, бессмысленно теряя и без того немногочисленные танки на невыгодных позициях, Иван Евграфович по собственному усмотрению предпринял временный тактический отход.

– Стоять насмерть! – сквозь шум и помехи надрывалась рация голосом нового командира бригады. Прежний сгорел вместе со всем экипажем.

– К вечеру я их выбью, – спокойно отвечал Барсуков.

– Ты приказ верховного не читал?! Ни шагу назад! – Рация трещала так, что, казалось, сама выпрыгнет сейчас из креплений.

– Конец связи, – невозмутимо щелкнул тумблером капитан.

Он отвел танки на опушку ближайшей рощицы, дал немцам втянуться в деревеньку, перегруппировал свои силы, сходил пешком со своими командирами и механиками в разведку и контратаковал в вечерних сумерках. Были уничтожены полдюжины вражеских боевых машин, бронетранспортеры, грузовики, мотоциклы, много живой силы противника. На западной околице деревни случайным снарядом на их «сто четвертой» сбило гусеницу. Других потерь у них не было. Витяй с экипажем ремонтировал гусеницу, когда в пыльном мареве заходящего над дорогой солнца показалась кавалькада из штабных машин. Отложив инструменты, экипаж встал позади своего командира. Из первой машины, окруженный автоматчиками комендантского взвода, выпрыгнул на дорогу командир бригады и с перекошенным лицом устремился к танку Барсукова. Однако из второй появился генерал с защитными петлицами. Генерал покрутил головой по сторонам, оглядел подбитую и еще дымящуюся вражескую технику и уважительно молча покивал, слегка выпятив нижнюю губу. Барсуков стоял навытяжку, а командир бригады замер в шаге от него, стараясь по малейшему движению высокого начальства угадать, хватать учинившего самовольство командира или нет.

– Молодец, капитан, – резюмировало высокое начальство. – Главное – это результат.

Автоматчики по кивку командира бригады отступили от Барсукова назад…

К весне сорок третьего Барсуков уже был майором и командовал танковым батальоном. У Витяя Коломейцева красовались старшинские знаки различия на погонах, под комбинезоном на гимнастерке позвякивало с полдюжины боевых орденов и медалей, а в штабе уже давным-давно пылилось предписание убыть на офицерские курсы.

– Витяй, с твоим опытом ты сейчас должен командовать танковым взводом, а то и ротой, – говорил ему Барсуков. – А ты до сих пор у меня в механиках.

– Да понимаю я все, Иван Евграфович, – опускал голову Коломейцев. – Но не хочу я никуда от вас.

И с каким-то неожиданно проявившимся суеверием, подняв взгляд на Барсукова, произнес:

– Вот так вот если все и оставить, может, и довоюем?..

– А кто ребят научит? – Капитан неопределенно кивнул головой в сторону ближайшего тыла, но Витяй прекрасно его понял. – Мы для них единственный шанс выжить.