«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник

Но прежде чем Коломейцев отбыл на офицерские курсы, им вместе суждено было побывать еще в нескольких переделках. Той весной на фронтах установилась стратегическая пауза. Пользуясь временным отсутствием больших боев, танкисты Барсукова предпринимали вылазки против неприятеля на своем ограниченном участке обороны.

– Кавалерийские у тебя замашки, Иван Евграфович, – сказал Барсукову очередной командир бригады. Прежний, который Барсукова едва не арестовал, ушел на повышение. – Все бы тебе рейды проводить. В крови, что ли, это сидит?

Барсуков только сдержанно улыбнулся и покивал – собеседник даже не представлял, насколько попал в точку своим предположением.

Вместе с экипажем лейтенанта Лялина они регулярно беспокоили немцев, грамотно используя особенности рельефа. Надо отдать должное и противнику – с его стороны на нейтральную полосу также нередко выкатывались небольшие танковые группы, чтобы прощупать советскую оборону. Очень часто между такими противоборствующими группами завязывались короткие, но ожесточенные бои. Лейтенант Лялин был стеснительный парень, да еще и очень сильно заикался. В первом же бою «тридцатьчетверку» Лялина отсекли три немецких танка. Противники скрылись за клубами поднявшейся до небес пыли. Все время, пока Барсуков разбирался с остальными вражескими танками, грамотно разрезавшими его группу на части, радист «сто четвертого» отчаянно вызывал Лялина. В ответ – ни звука. Все решили, что лейтенанта давно сожгли.

– Какого черта?! – вырвалось у Барсукова, когда в эфире прозвучал тихий заикающийся голос:

– Н-на св-вязи!

– Где противник? – рявкнул комбат, помнивший, что за клубами пыли сзади рыскают три немца.

– П-противник ун-ничтожен! – донеслось в ответ.

Когда их «сто четвертая» скатилась в небольшую лощину, Коломейцев увидел стоявшую с открытыми люками «тридцатьчетверку» Лялина. Земля вокруг нее была сплошь усеяна следами разрывов, но сам танк был цел и невредим, а в радиусе пятидесяти метров от него кострами полыхали две немецкие «тройки». Там все было кончено. Третий неприятельский танк – длинноствольная «четверка» – завалился на бок в балку с разнесенной ходовой частью и заклиненной башней. Поигрывая пистолетом в руках, сидевший на башне своего танка Лялин увлеченно что-то жестами объяснял двум уцелевшим чумазым немцам. Остальные члены экипажа перекуривали.

– Идиллия! – констатировал Барсуков, когда Витяй осадил на тормозах их машину рядом. Немцы отскочили в сторону и сразу же вытянулись во фронт, как только майор откинул люк на башне. Коломейцеву вспомнилось, что где-то он уже видел нечто подобное.

Бой был честным, и Барсуков приказал немецких танкистов отпустить.

– Это что еще за рыцарство? – накинулись на Барсукова в штабе бригады, куда каким-то образом просочилась информация об отпущенных германцах.

– Иван, ну это уж чересчур… – предпринял вялую попытку поддержать критику бывший тут же Сверчкевич.

Барсуков демонстративно уперся взглядом в гимнастерку политрука, на которой висела новенькая медаль «За боевые заслуги». Заслуги заключались в том, что Сверчкевич быстрее всех сообщил наверх об одном из успешных прошлых рейдов танкистов Барсукова. Политрук проследил за взглядом майора, все моментально понял и, уже поворачиваясь к командиру бригады, с внезапно появившейся убежденностью проговорил:

– Да и хрен с ними, с этими немцами. Чего уж нам до них, товарищ подполковник…

Лейтенант Лялин с тех пор стал постоянным участником вылазок, которые предпринимал комбат. Сидел Лялин, как правило, на обсуждениях очередного предстоящего рейда тихо. Выслушивая всех, в самом конце обычно добавлял, указывая пальцем в вычерченные Барсуковым схемы:

– А в-вот з-здесь л-лучше так…

Замечания лейтенанта всегда оказывались дельными. А в один из погожих и теплых весенних дней экипаж Лялина не вернулся с боевого задания. Пропавший танк отыскала в одной из балок пехота. Она же сообщила и бортовые номера двух немецких Т-IV, среди бела дня демонстративно стащивших подбитую «тридцатьчетверку» Лялина с гребня нейтральной полосы – нам на всеобщее обозрение.

– Пятнистые все, разрисованные, – передавая бинокль Барсукову, описывал немецкие танки пехотный старлей, стоявший в окопе передового охранения, куда спустились и танкисты. – На бортах помимо крестов еще зверье какое-то намалевано. Вон, гляньте, чего сотворили…

Барсуков взял в руки бинокль, подкрутил окуляры и отчаянно стиснул зубы от увиденного. На стволе «тридцатьчетверки», слегка раскачиваемая ветром, висела фигура в танковом комбинезоне.

– Ну суки, держитесь, – процедил Иван Евграфович, опуская оптику. – Из-под земли достану…

Ночью Коломейцев вместе с пехотинцами лазил на нейтральную полосу. Обрезав веревку трофейным штык-ножом, аккуратно сняли задеревеневшее тело лейтенанта Лялина. Осмотрели танк. Болванка угодила в моторный отсек. Что случилось с остальными членами экипажа Лялина, оставалось только гадать.