Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления

Запутавшись во взаимоотношениях с Берлином и Лондоном в ракурсе балканской региональной политики и поставив перед собой ложные цели, Кремль и на уровне отношений с отдельными балканскими странами двинулся по ведущим в никуда путям. Полнейшую дезориентацию Москвы в балканских делах выдает воистину поразительная бессистемность и хаотичность ее политики. Так, болгарам предлагается заключить военный союз и вместе воевать с Румынией за Северную Добруджу, с Турцией – за Восточную Фракию и с Грецией – за Западную. При этом Анкаре в расчете на взаимность расточают уверения в дружбе и в обмен на хорошее поведение в районе Проливов предлагают гарантию ее территориальной целостности от болгарских посягательств, а с Афинами ведут переговоры о развитии политических и экономических отношений. Также признаются болгарские претензии к Югославии, с которой заключают договор о дружбе, обязывавший Москву уважать ее территориальную целостность. Параллельно напропалую заигрывают с Венгрией, на эту целостность также покушающуюся. Для полноты картины остается указать, что вся эта непонятная возня под флагом борьбы с германским влиянием происходит на фоне переговоров с Берлином о присоединении СССР к Тройственному пакту и преобразовании его в «Пакт четырех»! И, конечно, истинным шедевром этого «сумбура вместо политики» стала югославская история.

* * *

В беседе с британским послом С. Криппсом в июле 1940 г. Сталин, отшучиваясь от его предложения встать во главе балканского оркестра, сказал, что «какая бы большая сила не вошла на Балканы в качестве руководителя, она будет иметь все шансы на то, чтобы там запутаться» [14, c. 397]. Кое-кому, однако, удалось войти, не запутаться и смоделировать ситуацию в регионе под себя. Ему – нет.

В заключение надо сказать, что сталинско – молотовский тандем провалил балканскую политику дважды. Первый раз – концептуально, не увидев за балканскими деревьями общеевропейского леса, поддавшись босфорскому мороку и не распознав ее ключевого – румынского – звена. Эта ошибка стоила Советскому Союзу участия почти двух миллионов румынских и венгерских военнослужащих в боях на восточном фронте. Второй раз Сталин провалил уже свою, ошибочную, версию балканской политики чисто технологически; и это стало для СССР величайшим благом, ибо уберегло его от войны с Турцией и Великобританией и сохранило шанс на создание в уже самом недалеком будущем антигитлеровской коалиции.

Глава 7. На пути к 22 июня

От пакта до Дюнкерка

Едва оправившись от шока, полученного в результате заключения пакта Молотова – Риббентропа, союзная дипломатия приступила к сбору политических черепков, пытаясь склеить то, что еще подлежало восстановлению. «На протяжении октября и ноября, – вспоминал полпред И. М. Майский, – я стал чем-то вроде богатой невесты, за которой все ухаживают. Кольцо холодной вражды, которое окружало наше посольство, разомкнулось и постепенно сошло на нет» [76, c. 60]. Уже 23 сентября 1939 г. от англичан поступает предложение начать торговые переговоры, на которое Кремль ответил согласием 27 сентября. Обеспокоенного этими контактами Риббентропа, прибывшего в Москву для заключения советско – германского Договора о дружбе и границе, Сталин, однако, заверил, что «за ними ничего серьезного не скрывается, и советское правительство не собирается вступать в какие-нибудь связи с такими зажравшимися господами, как Англия, Америка и Франция» [36, c. 616]. Действительно, «воз остался и ныне там».

К середине октября в Париже также стало заметно намерение правительства «сохранить добрые отношения» с СССР. По информации полпреда Я. З. Сурица, французские официальные круги начали проявлять инициативу по восстановлению связей с Москвой. «По всеобщему убеждению, без поддержки СССР Гитлеру крышка, – писал в телеграмме в НКИД 21 октября полпред. – Обеспечить себе наш нейтралитет – это главная забота. Ради этого пойдут и на жертвы» [36, с. 207–208]. Посол Франции в СССР Э. Наджиар в письме на Кэ д’Орсэ[164] от 28 октября высказал мнение, что «для нас выгодно восстановление Россией своих территориальных позиций в Европе, которые она занимала в 1914 г. и которые позволяли уравновешивать влияние Германии […] Исходя из жизненных интересов Франции, мы не можем не учитывать, что существование на восточных границах рейха России […] будет сдерживать Германию[…] Вхождение России в дела Европы, хотя и происшедшее в результате германо-советского сближения, наносит первый удар по программе безграничных завоеваний гитлеровского рейха» [цит. по: 94, с. 229].