Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления

Мюнхенское предательство Чехословакии, в результате которого Третий Рейх опасно приблизился к границе СССР, вынудило советское правительство проявлять настойчивость в достижении поставленной цели.[83] Ввиду неуспеха миссии Ярцева Кремль вернулся к обычной дипломатической практике. 5 марта 1939 г. Литвинов через финляндского посланника в Москве Ирьё-Коскинена внес предложение сдать Советскому Союзу в аренду на 30 лет острова Суурсаари, Лавансари, Сейскари, а также Большой и Малый Тютерс в Финском заливе для использования их исключительно в качестве наблюдательных пунктов на морском пути к Ленинграду [65, док. № 171]. 8 марта из Хельсинки последовал отказ, вновь со ссылкой на суверенитет и нейтралитет Финляндии. Во время очередной встречи с Ирьё-Коскиненом Литвинов заметил, что «советское правительство не ожидало такого ответа», что его предложение было сделано «именно потому, что Финляндия суверенно владеет островами и может ими распоряжаться, а, следовательно, и переуступать и сдавать в аренду, нисколько не нарушая своей политики нейтралитета». Нарком выразил надежду, что финляндское правительство переменит свое мнение по поднятому вопросу, который можно было бы перевести «в плоскость обмена территориями» [65, док. № 174].

Для ведения дальнейших переговоров на базе этого предложения, а именно об обмене островов на любую приграничную советскую территорию севернее оз. Ладога, в Хельсинки выехал бывший полпред в Финляндии, действовавший как официальный представитель правительства СССР, Б. Е. Штейн. Он пробыл там большую часть марта и начало апреля и имел целый ряд бесед с премьером А. Я. Каяндером, новым министром иностранных дел Ю. Э. Эркко и В. Таннером. Ему даже удалось заручиться «частным мнением» Эркко о допустимости уступки двух островов на условиях обмена. В. Таннер также признал, указывалось в сообщении Штейна в Москву, что «если бы пришлось обсуждать наше предложение только с деловой стороны, он, не колебаясь,[84] его принял бы, настолько оно представляется ему выгодным […] Политическая же обстановка внутри Финляндии такова, что рассчитывать на принятие этого предложения невозможно. Финское правительство не может рассчитывать на то, что общественное мнение страны одобрит какую-либо сделку с финской территорией» [65, док.№ 180, 181].

В итоге и это советское предложение было отклонено по прежним основаниям. «Я же считал, – вспоминает Маннергейм, – что нам тем или иным образом следовало бы согласиться с русскими, если тем самым мы улучшим отношения с нашим мощным соседом. Я разговаривал с министром иностранных дел Эркко о предложении Штейна, но уговорить его мне не удалось. Я также посетил президента и премьер-министра Каяндера, чтобы лично высказать свою точку зрения. Заметил, что острова не имеют для Финляндии значения, и, поскольку они нейтрализованы, у нас отсутствует возможность их защиты. Авторитет Финляндии, по моему мнению, также не пострадает, если мы согласимся на обмен. Для русских же эти острова, закрывающие доступ к их военно-морской базе (Кронштадту, и, следовательно, Ленинграду. – Ред.), имеют огромное значение, и поэтому нам следовало бы попытаться извлечь пользу из тех редких козырей, которые имеются в нашем распоряжении. Моя точка зрения понимания не встретила» [39, c.228].

Выше указывалось, что одним из аргументов против принятия советских предложений служила ссылка на неприемлемость их для финляндского общественного мнения. Так ли это было, остается гадать, поскольку решение вопроса оказалось узурпированным правящей группой из 5–6 человек; в неведении о переговорах оставались не только парламент и народ Финляндии, но даже другие члены правительства. Маршал Маннергейм считал подобную тактику недальновидной и изъявлял готовность рискнуть собственным политическим авторитетом с тем, чтобы убедить страну в необходимости достижения договоренности с СССР. «Я пошел еще дальше, – пишет Маннергейм, – заметив, что Финляндии было бы выгодно выступить с предложением об отводе от Ленинграда линии границы и получить за это хорошую компенсацию. […] Я серьезно предупредил, чтобы посол Штейн не уезжал в Москву с пустыми руками» [39, с. 228–229].